– У кого ты ищешь свои штаны?
– Я его совсем не знаю.
– Это неправда, иначе бы ты его не спрашивала. Какая дама будет спрашивать чужих мужчин, где ее штаны?! Отвечай, или я задушу тебя.
Женщина не отвечает. Он удушит ее. Завтра мы попадем в газеты, все трое. (Белым крестиком помечен молодой человек с кружевными трусиками в руках.)
– Вы! – кричит мне мужчина.
Я отпрядываю назад, все еще оцепенело держа трусики в руке.
– Он даже не осмеливается показать свою рожу! Да и не надо, я ее уже запомнил! Если я вас где- нибудь увижу, я из вас сделаю фарш.
(Помечено двумя крестиками: молодой человек в виде фарша.)
Куда девать трусы? В постель? Там их найдут. В шкаф? Там их тоже отыщут. У шкафа нет замка. Может, выбросить ночью во двор? Лучше всего сунуть в карман и в удобный момент положить возле двери их владелицы. Но как найти ее дверь? Вопросы… Нет, не пойдет. Пусть лучше их черт заберет. Нужно их просто где-нибудь оставить лежать. Пока на сегодня так или иначе делать нечего. Я выпиваю литр воды и ложусь одетым на кровать.
Уже семь часов, а супруг все еще не появляется. Пожалуй, он отложил свой визит на утро.
Я почитаю немного в словаре и потом засну.
Природой мудро предусмотрено, что голодающий хорошо спит. Но если бы не было даже этого… Я уже не хочу есть. Почему я не хочу есть? Неужели питательная мука была такая сытная? Я утратил ощущение голода, потому что это конец. Организм устал бороться с ударами судьбы. Последний миг придет так неожиданно, что у меня не будет даже времени закричать. Я однажды не смогу больше встать на ноги, и – все. Нельзя ложиться в постель, я вообще не имею права ложиться. Надо сесть в кресло, периодически вставать и пробовать, могу ли я еще ходить.
Ноги мои слабы, как у выздоравливающего. Возможно, это уже мышечная атрофия ног. И я тут же заметил, как странно я дышу.
Я не вынесу этого больше.
Достаточно наголодался!
Господь всемилостивый, я не смирюсь с этим. Терпел достаточно. Я бунтую. Ты понял? Ты слышал? Разразилась революция! Прошу принять меры. Создавать людей и не заботиться о них – так не пойдет. Если про птичек небесных правда, которых ты насыщаешь… Что случилось? Кто-то что-то сказал?.. Да… так дальше не пойдет… я хочу есть. Я ХОЧУ ЕСТЬ!
Но я не потерплю никакого какао и никаких нормандских сыров. Я хочу иметь настоящий обед. Если ты заботишься о птичках небесных, то позаботься, пожалуйста, и обо мне. Прошу отрегулировать мои обстоятельства. В обратном порядке, пожалуйста. То, что я до сих пор не съел, я сэкономил! Теперь я все это хочу съесть сразу!
Довольно я натерпелся. Хватит. Я устрою такой скандал, что… Со мной не поиграешь!.. Я тебе покажу!..
Когда я хватаю кресло, ножка задевает оконное стекло; звенят осколки.
О-о!
Я осторожно заглядываю вниз, в глубь двора.
Все тихо, ни шороха. Никто ничего не заметил. От проникновения холода я не смогу защититься, я умру на сквозняке.
Бог мой, Боже мой милостивый, я не плохой человек, только несчастливый.
Ты это хорошо знаешь, я просто нервный. Тебе это известно, ты же всю эту чепуху с нервной системой изобрел… Боже милосердный, целую неделю я жил на питательной муке и воде…
Надо было молиться.
Молитесь, и обрящете.
Бог, старик, отец, где ты там во Вселенной, дай мне чашку чая без рома, кусок хлеба с маслом. Масло не надо толсто намазывать, лучше пусть хлеб будет немножко потолще; если он не совсем свеж, это тоже ничего, а от масла, в конце концов, я могу совсем отказаться. Полчашки чая тоже достаточно. Бутерброд подождет до утра. Или только сигарету… Господь… отец…
«…сидя по правую руку Господа…»
Я не умею молиться. Я хочу только благоговейно думать о тебе. Тебе даже не надо делать никакого чуда. В рамках законных границ, без всякого шума. Да, как же… Только без сенсаций.
Неожиданно мне приходит мысль о сигарете, которую я однажды отложил и потом забыл про нее. Короче: примерно так.
У меня есть маленький медальон с образом Богоматери, я кладу его на стол. Кладу голову на руки и пытаюсь вспомнить все про сигарету.
Честное слово, сигарету я положил куда-то. Но куда? Куда? Клянусь, что сберег еще и бутерброд. Еще и неделя не прошла.
Я ищу на столе, в ящике стола. Ничего, нигде. Я проверяю даже относительные рубашки.
Когда я рассматриваю одну из рубашек, я обнаруживаю большое кровавое пятно. На другой то же самое. Свежие пятна крови. А вот и еще одно, хотя только что тут совсем ничего не было.
Я смотрю на свою руку.
