Звездочка

— Не достичь? — задорно сказал Костя и так нагнул голову, будто хотел боднуть Сашу. — Это почему?

— Подумай, — буркнул тот.

Костя повернулся к доске, постоял и, конфузливо заморгав глазами, вернулся к своей тетради.

Некоторое время в комнате стояла тишина, нарушаемая только шелестом переворачиваемых листов тетрадей да Сашиным сопением.

— Есть! — крикнул Ваня Заднепровский и бросил карандаш на стол. — Сейчас я вам изображу. Тут уж без зацепочки. Смотрите.

Но не успел он закончить на доске чертеж, как Костя воскликнул:

— Что? Передача при помощи конических шестерен? Не пойдет!

И вдребезги раскритиковал проект Вани.

Утром ребята взяли увольнительные записки и отправились в город. В собесе им дали адреса шести инвалидов, у которых были коляски. Инвалиды оказались народом непоседливым: один уехал на базар за картошкой, другой — на речку удить лещей, третий отправился к приятелю в гости. Ребята долго рыскали, пока нашли их.

Но из всех колясок только одна оказалась для однорукого, да и та двигалась не при помощи рычага, а при помощи огромного рыжего дога.

Вечером они опять засели в своей комнате.

Теперь уже все училище знало, над чем работают изобретатели — длинный Саша Городищев, широколобый Костя Безуглый и «мальчик с пальчик» Ваня Заднепровский. Редколлегия выпустила экстренный номер «Смены» с портретом Глеба Ивановича, очень схоже нарисованным Марусей, и у витрины с газетой не таяла толпа учеников. Не таяла она и у дверей комнаты изобретателя: каждому интересно было посмотреть хоть в замочную скважину, как стараются ребята, будто в комнате и впрямь сидели тульские кузнецы и подковывали блоху. Заглядывая, ребята отпихивали друг друга, поднимали возню, пока Маруся Родникова не стала у дверей стражем. Но ей и самой смертельно хотелось заглянуть в щелочку и хоть по выражению лиц догадаться, как идут дела.

В десять часов, когда все ученики отправились вниз на вечернюю поверку и в коридоре наступила тишина, из-за двери к Марусе вдруг донесся голос Саши:

— Вот как будет правильно! А ну, Костя, скажи, какие бывают передачи?

Тогда, больше уже не сдерживая себя, Маруся открыла дверь и впилась взглядом в Сашу.

— Известно, — обидчиво оттопырил Костя губу. — Чего спрашиваешь!

— А ты все-таки скажи.

— Ну, цепная, ну, канатная, ну, колесная…

— Еще.

— Ну, при помощи цилиндрических и конических шестерен…

— Еще.

— Реечная, — нетерпеливо подсказал Ваня.

— Во! — Саша поднялся и зашагал журавлем к доске. — Как задача ставится? Ставится так: у коляски должен быть один рычаг и ручка. Что мы делаем? Мы на стержень ручки глухо крепим шестеренку. Шестеренка входит в сцепление с рейкой. Рейка превращает движение вращательное в поступательное…

Но тут Ваня сорвался с табуретки и не своим голосом закричал:

— А обратным поступательным движением рычага мы добиваемся вращения…

И все трое в один голос:

— …ведущей оси!

Маруся даже подпрыгнула:

— Нашли?! Ой, мальчики, ну скажите: нашли?..

Только сейчас ее заметили. Ваня заложил руки в карманы и, напыжившись как воробей, повел плечом:

— И чего эти токари всегда суют нос не в свое дело!

Коляску делали с азартом, всем училищем. Когда распределили работу и оказалось, что на долю электриков ничего не досталось, они всей группой пошли к Михайлову жаловаться. Пришлось часть работы взять у слесарей и передать электрикам.

В воскресенье из училища вышли двадцать юношей и девушек в парадных костюмах — по два делегата от каждой группы — и, отбивая шаг, двинулись к городу. На улице, где шумели тополя, они остановились у старинного дома. Там, у ворот, под охраной Маруси тускло поблескивала черным лаком коляска. В коляске лежали свежие газеты и журналы, горкой поднимались какие-то кулечки. Грудным, чуть глуховатым голосом Костя Безуглый затянул:

Мы страны трудовые резервы,
Мы надежда грядущих времен.
Тот в работе, по-нашему, первый,
Кто искусен, учен и умен.

Двадцать человек дружно подхватили:

РУ — орудуют юные руки,
РУ — рубанком, резцом и сверлом.
Кто не любит труда и науки,
Тот не будет владеть ремеслом.

И колонна строевым шагом двинулась во двор.

В палате ремесленники пытались расположиться в порядке, но было тесно, и все сгрудились между кроватями. Чтобы поставить перед Глебом Ивановичем коляску, пришлось отодвинуть к стене тумбочку.

Старик прижал единственную руку к груди и, потрясенный, бледный, молча смотрел на ремесленников. Губы его вздрагивали.

Сжатый со всех сторон товарищами, Саша протиснулся вперед, перешагнул через коляску и вынул из нагрудного кармана голубенький билетик.

— Глеб Иванович… — начал он ломким голосом и испуганно оглянулся. Но опасаться не было причин: сзади с бумажкой в руке стоял Ваня Заднепровский, готовый в любой момент подсказать, если б оратор сбился. — Глеб Иванович… — повторил Саша уже более решительно, кашлянул в кулак и с неожиданными для товарищей басистыми нотками в голосе без запинки проговорил все до конца: — Вы проработали сорок три года за станком, вы пострадали от фашизма, лишились родной семьи. Мы, ваши младшие братья, а вернее сказать, ваши дети, всем училищем решили взять над вами шефство. Теперь мы вроде вашей семьи. Чтоб вы могли ездить, куда вам захочется, и все видеть, даже, к примеру, отправиться к речке Ветлянке лещей удить, мы изготовили вам всем училищем коляску собственной конструкции. Не сомневайтесь: работа прочная, все равно как по государственному заказу. Просим вас принять от нас подарки: сахар, пряники, литературу. Еще просим приехать к нам на собрание и на вечер самодеятельности.

И Саша протянул Глебу Ивановичу пригласительный билетик.

Глеб Иванович поднял руку, но рука задрожала, и билет упал ему на грудь.

— Детушки… родные… — только и мог он проговорить.