4. МАРУСЯ ЧТО-ТО О СЕНЕ ЗНАЕТ
Пока ремесленники делали коляску, об исчезновении Сени Чеснокова почти никто из них не вспомнил. Но вот коляска построена, наступили обыкновенные дни, и опять пошли о Сене толки, пересуды, догадки. Почему ушел? Куда? Зачем? Может, и правда, что его сманил цыганенок? А может, он просто раздумал стать рабочим и подался к матросам? Он не раз хвалился, что переплывет все моря.
Паша слушал все эти разговоры и еще более досадовал на Марусю. Какого потеряли парня! Но тут же он ловил себя на мысли, что именно эта девчонка нашла Глеба Ивановича и подняла все училище на очень хорошее дело. И, как всегда, когда Паша сталкивался с каким-нибудь противоречием, которого не мог объяснить, им овладевало тяжелое недоумение, как бывало, когда сделанный точно по чертежу валик почему-то не входил в шестерню. А тут еще развесили в коридорах плакаты, напоминавшие, что сегодня состоится конкурс-конференция на лучшую группу токарей и лучшего в училище токаря. Сеня всегда давал на таких конкурсах точные ответы. Теперь Сени не было, и у 5-й группы уменьшатся шансы на победу. «И чего я тогда не сказал Михайлову! — упрекнул себя Паша. — А теперь, когда она так отличилась перед всем училищем, даже неловко говорить про нее худое».
Из состояния нерешительности его вывел сам Михайлов. Увидев Пашу в коридоре, комсорг что-то вспомнил и хмуро спросил:
— Что это там говорит твой Хмара? Будто Родникова подбила… А ну-ка, зайди ко мне.
«Вот как оно само собой получилось! — с облегчением подумал Паша, шагая вслед за Михайловым по длинному коридору в комитетскую. — Теперь все скажу».
— Садись, — показал Михайлов на табуретку.
И по тому, что сам он сел не рядом, а в свое деревянное скрипучее кресло, как бы отгородившись столом, Паша решил, что комсорг им недоволен.
— Что там болтают в вашей группе о Марусе? Сами не уберегли Чеснокова, а на девушку сваливают!
Паша думал, что расскажет Михайлову все точно так, как готовился рассказать прошлый раз: последовательно, обстоятельно, не торопясь, но отчужденный и в то же время требовательный взгляд комсорга и в особенности его недовольный тон смешали все заготовленные слова.
— Товарищ Михайлов, — запинаясь, проговорил он, — вы не знаете… Я ее тогда толкнул… Она вам неправду сказала. А Хмара — он собственными глазами… он сам слышал, как Родникова сказала Сене: «Поезжай, счастливого тебе пути». Хмара…
— Подожди, подожди, — остановил Пашу Михайлов, глядя на него с живейшим интересом. — Так ты ее тогда все-таки толкнул?
— Толкнул.
— Но за что же?
— За то, что она всегда меня задевала, разыгрывала. Я терпел, терпел, а она все задевает, все задевает… — Паша густо покраснел, даже слезы показались на глазах. — Что я ей дался!
— Странно, — пожал Михайлов плечами. Он поднялся, обошел стол и сел рядом с Пашей. И от этого к Паше сразу вернулось самообладание. — Очень странно, — повторил Михайлов. — Как же она задевала? Ну-ка расскажи.
И Паша, вздохнув раз-другой, рассказал о всех своих столкновениях с Родниковой. Михайлов слушал внимательно, с серьезным лицом, но глаза его нет-нет да и засветятся улыбкой.
— Экая каверзная девчонка! — сказал он, и Паша не понял, чего было больше в его голосе — возмущения или добродушия. — Вот мы ее сейчас допросим. — Он открыл дверь в коридор и крикнул пробегавшей мимо ученице: — Прокофьева, позови ко мне Родникову!
Увидя у комсорга Пашу, Маруся неопределенно усмехнулась.
— Садись, — сказал Михайлов, опять переходя к своему креслу. Видно было, что он хотел казаться строгим. — Что же это ты ведешь себя с Пашей не по-товарищески? Зачем ты его преследуешь?
— Уже нажаловался! — презрительно прищурилась Маруся.
— Не нажаловался, а просто рассказал, — поправил Михайлов.
— И пошутить с ним нельзя!
— Так надо же знать шуткам меру.
Маруся комически вздохнула:
— Ну ладно, не буду. — Но вдруг вспыхнула и сдвинула черные шнурочки бровей. — А чего ж он такой!
— Какой? — с любопытством спросил Михайлов.
— То ходил рот раскрывши, а теперь… Ну, не знаю какой, только я таких не люблю. — Маруся придала своему лицу благоразумное выражение и передразнила: — «Сегодня маленький плюсик, завтра маленький плюсик…»
— А у тебя как? — покраснел от обиды Паша. — На прошлой неделе по технологии пятерка, а вчера по резьбе — двойка. Это правильно?
Маруся пренебрежительно фыркнула:
— Подумаешь, трудное дело — резьба! Подучу — и тоже пятерку получу.
— Слышите, товарищ Михайлов, слышите? — вскочил с табуретки Паша. — Вот она всегда так!
— Слышу, — огорченно кивнул комсорг. — Придется, Маруся, с тобой обстоятельно поговорить. Но это не все. Расскажи-ка, что ты знаешь о Чеснокове. Почему он исчез?
Маруся жалобно взглянула на Михайлова и по-детски вздохнула:
— Ой, товарищ Михайлов, я сама только о нем и думаю? Может, его цыган утопил…
— Что?! — откинулся Михайлов на спинку кресла. Некоторое время он молча смотрел на девушку, потом решительно оказал: — Значит, ты что-то знаешь… Павел, можешь идти.
5. ВОЗВРАЩЕНИЕ
Кончился обед. Вместительная столовая опустела и оттого стала казаться еще обширнее. Оставалось в ней только с десяток учеников. Они торопливо расставляли столы в три длинных ряда. Остальные ученики столпились в коридоре. Здесь слышались шутки, смех. Но порозовевшие лица и блеск глаз выдавали волнение. Сейчас начнется техническая конференция-конкурс, сейчас здесь разместятся четыре группы, и та из них, которая наберет очков больше всех, получит лишний шанс на победу в соревновании. Но этого мало: сегодня выяснится, кто из девяноста шести учеников токарной специальности подготовлен лучше всех.
В конце коридора наступила вдруг тишина: там появились две черные классные доски и медленно поплыли к столовой. На досках красивыми, четкими буквами выведены белые ровные строки — десять вопросов, на которые придется отвечать каждому участнику конкурса. Все впились глазами в доски. Но как прочесть, когда предусмотрительный Петр Федорович перевернул их на осях и все буквы опрокинулись вверх ногами!
Доски установили в столовой. Минута томительного ожидания — и вот уже Петр Федорович, стоя на пороге, выкрикивает фамилии — по одной от каждой группы. Вызванная четверка садится за отведенный ей стол и тотчас устремляет глаза на доску, Нет, не прочесть, хоть ты что!
Паша повернулся к окну. Зачем смотреть на доску! Если предмет знаешь, значит, ответишь; а не знаешь, ничто не поможет,
— Маруся, как живешь? — донесся до него сквозь все усиливающийся гул девичий голос.
Между столами пробиралась к своему месту Родникова. Глаза у нее были опущены, будто она недавно плакала.
— Лучше всех — никто не завидует, — не оборачиваясь, проронила она.
— Самойлов! Кириченко! Козулина! — выкрикнул Петр Федорович.
