закрепляет привлекательность. Сбыслав — отменный охотник, нас кормил на Дону. Владеет арканом, как степняк, луком, как татарин, а монгольский лук и стрелы я ему сделаю.
— Подумай, Александр, — сказал Ярун. — Мы должны о шведах знать все, а они о нас — ничего.
— Или неправду, — заметил Чогдар. — Неправда, в которую поверил враг, — половина успеха.
Александр промолчал и молчал до конца застолья, но друзья не расстраивались, понимая, что князь думает, взвешивая все «за» и «против» В конце концов за ним лежало последнее слово, которое всегда было очень весомым.
Последнее слово так и не прозвучало во время обеда, но советники нимало не расстроились, понимая, что зерно посеяно и рано или поздно проклюнется. В конце концов в этом и заключалась их служба: сеять зёрна для урожая, который собирали не они.
Александр не утаил от Гаврилы Олексича разговора с назначенными отцом пестунами и советниками. Олексичу понравилась идея позаимствовать у монголов опыт тайной разведки, да и к предложению поручить Сбыславу главную роль он отнёсся одобрительно:
— Умеет и улыбаться, и помалкивать. Среди чужих всю жизнь прожил, такое не забывается. Только ты, князь, сам с ним поговори. Больно уж поручение ответственное да не очень почётное.
Сбыслав воспринял поручение без восторга, но и без неудовольствия. Сказал, что понимает важность, но опыта не имеет и что неплохо бы собраться всем посвящённым для обсуждения не столько того, что надо, сколько того, как надо. С этим Александр согласился и, найдя благовидный предлог, собрал всю заинтересованную пятёрку.
— Как? — спросил Ярун, когда выяснил цель тайного совещания. — Думали мы об этом с андой и на том сошлись, что так, чтоб комар носа не подточил.
— На торг Сбыслава не определишь, купцы враз поймут, с кем дело имеют, — сказал Гаврила. — Охота — лучше всего. И удовольствие знатное, и азарт всех равняет, и языки развязываются. Может, князь Александр, тебе Сбыслава ловчим определить?
— Сие преждевременно, — вздохнул Александр. — И должность эта родовитости требует, и помнит Новгород, что ты, Олексич, из Полоцка вместе со Сбысла-вом вернулся.
— Вот в Полоцке и поискать, — сказал молчавший доселе Чогдар. — На пиру князь Брячислав со мной говорил, а рядом с ним был какой-то Яков.
— То Яков Полочанин, родственник князя Брячи-слава, — подтвердил Александр. — Его тесть при дочери оставил, супруге моей Александре.
— То и знатно, — подхватил Ярун — Новгородцы его не знают, а родовитости для чина ему не занимать
— И Сбыслав при нем — вроде друга-советника, — заметил Александр — Что ж, попробовать можно.
— Сперва человека надо попробовать, — заметил Чогдар. — Умеет ли он язык за зубами держать.
— Это непременно проверим, — оживился Гаврила. — Яков — парень холостой, и высокий чин ему в молодецкой компании праздновать. Вот туда мы со Сбыславом и напросимся: Сбыслав к гостям присмотрится, а я — к хозяину. Каков во хмелю, каков в трезвости, каков с похмелья. Коль пьян да умен — два угодья в нем!
Через день после этого разговора князь Александр официально назначил Якова Полочанина своим ловчим, а неофициально посоветовал ему во всем полагаться на Сбыслава, поменьше говорить да побольше слушать. И уже на первом дружеском пиру, куда Гаврила Олексич зазвал видную новгородскую молодёжь, Сбыслав быстро сошёлся с самым известным в городе драчуном и забиякой Мишей Прушанином.
— Тут не мечи, а калиты на поясе носят, — презрительно говорил Миша, опрокинув пару кубков доброго вина. — Слава Богу, татары у Игнатьева креста остановились, а то бы бояре наши на позор без боя город сдали. Сам — сын боярский, отца и приятелей его вдосталь наслушался и в городскую дружину ушёл. По мне добрый меч да удаль дороже весов да прибыли, хоть отец и грозится наследства лишить. Плевать мне на его богатства, я с татарами посчитаться должен.
— Где ж ты их найдёшь, Миша? — улыбнулся Сбыслав. — Татары там, где конские табуны пасти можно, им трава нужна, а не земля. А вот немцы, слышал я, как раз до земли охочи. Говорят, уж в псковские земли заглядывают и к новгородским подошли. Конечно, торговые люди поболе об этом знают, им немцы препятствий не чинят.
— Спорят много, когда и до крика. Одни говорят, что, мол, захиреет Великий Новгород без заморской торговли, другие — что Святую Софию на позор немцам отдать все одно что мать родную из дома выгнать, третьи — что меж двух огней мы, и из двух зол придётся рано или поздно меньшее выбирать.
— А сам как думаешь?
— Немцы, какие ни есть, но — христиане. А татары — язычники поганые. Что ж тут думать?
— Жил я среди этих язычников. Жадны, грубы, спесью надуты, грабить горазды и нас за людей не считают.
— Вот!
— Только ни земли, ни веры нашей не трогают. У них закон строгий: чужих богов не обижать. Да и в Новгород они не полезут, далеко слишком. А до немцев — рукой подать.
Миша тогда отмолчался, перевёл разговор на другую тему, а через несколько дней новый княжеский ловчий устроил охоту. К тому времени Чогдар соорудил монгольский лук — длиннее русского и тугой до невозможности. Даже богатыри вроде Гаврилы Олек-сича и Миши с трудом сгибали его, но — русским способом, тетивой, а не левой рукой, и стрелы их летели пока что мимо цели. Вот тут-то Сбыслав и блеснул мастерством, вызвав не только удивление, но и огромное уважение. А когда показал своё уменье пользоваться арканом, чего совершенно не знали новгородцы, слава лучшего охотника сразу закрепилась за ним. Из никому не известного дружинника князя Александра он вдруг стал человеком видным и авторитетным, и теперь уж каждому лестно было поговорить с ним.
Так сложилась охотничья компания, попасть в которую хотелось многим. И Александр, и посадник щедро выдавали разрешения на охоту в своих угодьях, особенно если к этой охоте желали примкнуть разного рода почёт'ные гости, в том числе и иностранные, часто посещавшие Новгород по торговым делам.
Сбыслав передавал все затеянные или услышанные им разговоры слово в слово Гавриле Олексичу. Память была отменной, но главное заключалось в том, что Сбыслав не считал себя вправе самому решать, что достойно размышлений и княжьих ушей, а что — нет. Право это принадлежало его начальнику, с детских лет имевшему прямой доступ к Александру в любое время. Олексич был человеком весьма осмотрительным, а потому стал приглашать Сбыслава к себе домой, где и выслушивал его доклады без опасения, что их услышит кто-либо другой. Однажды это совпало с обедом, и Гаврила, выслушав подчинённого, пригласил его к столу:
— Сестра моя, Марфуша. Матушка наша у старшей сестры проживает, ну а меня Марфуша обихаживает. Жаль, что с тобой охотиться не может, хорошим была бы помощником.
— Помощником? — спросил Сбыслав, с трудом отрывая взгляд от задумчивого, трагически строгого лица девушки.
— Ты говорил, что вчера беседу на немецком языке слышал да не понял ни слова. А Марфуша немецкому обучена.
— Я три языка знаю, могу и четвёртый выучить, — сказал Сбыслав и тут же пожалел, что сказал, потому что начал краснеть.
— А что? — оживился Олексич. — Дело полезное. Может, поможешь нам, сестра?
— Попробую, — тихо сказала девушка.
— Крещёный чудин тебя спрашивает, князь, — доложил любимый слуга Александра Ратмир. — Именем Филипп. Говорит, что великий князь Ярослав велел…
