— Как тетя Нина?
Братья переглянулись. Помолчали, и старший сказал:
— Тоже ничего.
Это «тоже ничего» звучало почти как «не ваше дело», и я понял, что ребят надо сначала растормошить, снять с них напряженность, расслабить, что ли, хотя я, признаться, не люблю этого слова. К счастью, у нас хранился некоторый запас мукузани, предназначенный для деда Ивана Федоровича. Танюша уже стучала тарелками, и я шепнул ей об этом.
Мы начали наше невеселое застолье с самого горького тоста. С поминовения жертв 9 апреля. Ребята это приняли, стало немного легче, но, если бы не мягкая настойчивость Танечки, я бы — уверен — не смог до конца растопить лед в их душах. Она была ненамного их старше, воспринималась почти как ровесница, и к ее словам, а главное, к интонациям ребята прислушивались чутко.
— Только не говорите женщине, что кто-то «ничего» себя чувствует! — Она сердито постучала пальцем. — Для нас «ничего» и есть ровно ничего. А я о здоровье вашей мамы спрашиваю, разве можно на такой вопрос ответить «ничего»?
Братья несколько смущенно переглянулись. У Теймураза промелькнуло даже нечто вроде улыбки.
— Здоровье у мамы и правда ничего, — сказал он. — Уж извините, другого слова не подберу. Она не жалуется…
— Она беспокоится, — решительно перебил Тенгиз. — Очень беспокоится, потому что…
Он опять замолчал.
— Говори, — строго сказал я.
— Много причин. Тетя Нина в больнице и…
Он замялся, и Теймураз выпалил:
— Тетя Нина в больнице, а мы — в долгах. По самые уши.
— По самые уши?
— Мама распродала все, что можно было продать… — Кажется, Тенгиз наконец-таки решился рассказать все. — Но этого не хватило, и она стала брать в долг где только можно. и все ушло на похороны. Отца и Тиночку хоронили в родном селе, в Кахетии. Перевозка, памятники. Получилась большая сумма, а отдавать надо с процентами, вот и… И стали требовать, чтобы мы расплатились. А у нас долги требуют, как теперь в России. И… и маме опять пришлось влезть в долги.
— Зачем?
— Без этого ничего уже не получалось, — вздохнул Тенгиз.
— Кроме надежды, — осторожно добавил Теймураз.
— Какой надежды?
— Посоветовали нам привезти в Россию фрукты на рынок. Сказали, здесь хорошо за них платят. Быстро продадим, за машины рассчитаемся и часть долга вернем. Хотя бы проценты, чтобы они счетчик выключили и маму не пугали.
— Фрукты? — спросила Танечка. — Они же не доедут, мальчики. Может быть, вы в холодильниках их привезти думаете?
— Холодильники — это очень уж дорого, — сказал Тенгиз. — Мы обыкновенные фуры наняли.
— Так все же испортится.
— Это мы сообразили. Сообразили и взяли только то, что не портится. Изюм, курага, чернослив, орехи, чурчхела. Россия это тоже кушать должна, ведь правда?
— Продали? — спросил я, поскольку разговор уходил в сторону подробностей, которые мне были не нужны.
Братья переглянулись.
— Нет, — тихо сказал Тенгиз.
— Никто не покупает?
— Не знаем, покупают или нет.
— Это еще почему?
— Нас на рынок не пускают, — признался Теймураз.
— Как так — не пускают? — удивилась Танечка.
— Требуют, чтобы мы все оптом продали. А цену такую назначили, что мы и за машины не рассчитаемся.
— Так, может, у нас в Глухомани ваш товар пойдет? — спросил я. — Куда вы машины поставили?
— Машины — на стоянке возле рынка, — сказал Тенгиз. — Их какие-то парни не выпускают.
— В камуфляже? — спросил я.
— В кожанках.
— Потому мы к вам на электричке и приехали, — вдруг тихо сказал Теймураз.
4
