уже равнодушно глядит на наполняющуюся водой лодку, стараясь не думать о том, что это для него значит. Давит изнутри желание каким-то образом исчезнуть отсюда. Почему-то никак не наступает вечер. На вечер он перенес надежду на чудесное спасение.
Уплыть? Как?
Сегодня пришлось встать рано. Потом на прохудившейся лодке он прибился к этому острову. И с этого времени уже ничего не менялось, только один раз над обрывом появился солдат с заплаканным лицом, в грязной белой куртке и с ведром помоев, но не обратил внимания на оцепеневшего Мамонта.
Вода, приподнимая слой гнилого мусора, уже захлестывала ноги- начинался прилив. Лодка, наполнившаяся водой, не двигалась с места. Он нашарил на ее дне, последовательно: грелку с какао и водкой, нож на веревке, детский спасательный круг, исполненный в виде какого-то зеленого зверька, кажется, жабы. Там было еще что-то, что именно он вспомнить не мог, но больше искать не стал: предмета, который придал бы осмысленность каким-то его действиям, теперь точно не было.
Вода все выше окатывала, прижавшегося к обрыву, Мамонта. Сбрасывая ненужную уже одежду, он выбрался на ровное место, поспешно стал надувать резиновую жабу. Понял, с отчаянием, что опять решился куда-то бежать.
— Куда?
— На край земного диска теперь. Теперь на Ойкумену только… — ответил кому-то Мамонт.
Это 'Куда?' произнес очкастый мужик в брезентовом плаще.
'Стоп! Но ведь мужик в очках уже был. Все это уже было. А будет еще плавание на жабе? Ну да, и черный остров. Это что, еще раз? — он вспомнил, что это называется воспоминанием, постепенно понял, что это такое. — А последнее- это тот черный остров. Голый. Тогда где я сейчас?'
'Почки… Опять почки…'- Сначала он ощутил боль. Боль долго и медленно всплывала изнутри. Вот поднялась наверх. Опять затявкала собака. Мамонт попытался повернуться набок- всю поясницу перепоясало болью.
Оказалось, что он лежит на плоской овальной кушетке. Сиреневые стены с закругленными углами, сиреневый потолок… Диваны, табуретки-пуфики, все что можно, оббиты каким-то шинельным сукном сиреневого цвета. Мир этот почему-то плавно качался, будто бред еще не иссяк до конца. В окно, нет, в иллюминатор, плескало серой пеной. Постепенно все это окончательно стало маленькой почти круглой каюткой.
Под иллюминатором, на овальном, конечно, столике, побрякивала от качки грязная посуда, пустые бутылки. Мамонт немедленно допил бульон из блестящей металлической миски, не глядя, — какую-то черную жидкость из чашки- это оказался кофе, — сунул в рот кусок сахара.
'Спасение из машины? — он попытался вспомнить и конечно не вспомнил как звучит это на латыни. — Сейчас увижу кого-то из богов… И не удивлюсь,' — мысленно добавил он.
На стене напротив висела пара боксерских перчаток, рядом- несколько фотографий: хоккеисты в красной форме, голый мужик, весь увитый нечеловечески развитыми мышцами, лоснящийся от пота.
'Гладкий какой!' — В голове шумело. Мысли еще путались и будто слипались.
Вместо двери здесь была дыра в потолке, изогнутый деревянный трап. Он сунул голову в дыру и оказался в смутно знакомом коридоре: почти сводчатый потолок, дорожка из того же сукна. Незнакомые чужие запахи. Послышался чей-то смех вдали, потом непонятная невнятная речь. Мамонт приподнялся, прислушался, и оказывается понял, что говорят не по-русски. Ноги еще не ощущались и сгибались непонятно как, без его участия. Неясным образом он перенесся в другой конец коридора, остановился у приоткрытой двери, заглянул.
'Здесь водятся негры'!
Однако негр за дверью оказался странным: не черным, а темно-желтым, будто измазанным йодом, с желтыми, как у кота, глазами и торчащими усами. Наивно слюнявя палец и что-то бормоча, он быстро перелистывал журнал, невнимательно разглядывая голых девок. Пролистал, тупо уставился на последнюю страницу. Внезапно английская речь абсурдно сменилась русской, впрочем какой-то странной и с непонятным акцентом.
'Ото я тибе очи выколю', — бормотал негр, выкалывая булавкой глаза девкам на фотографиях.
Мамонт отшатнулся. Рядом был еще один трап, вверху- уже палуба. Оказалось, что на судне все-таки есть фальшборт, высокий и глухой, словно забор. Тугой, твердый почти, ветер давил в лицо; судно шло в открытом море. С удивлением и уважением он осматривал, неправдоподобно блестящий, никелированный такелаж, будто ненастоящие, белые снасти и уж совсем белоснежную, кажется, пластмассовую, мебель на корме. В голове с трудом прояснялось. Вот он потянулся к замечательному сверкающему кнехту, желая зачем-то дотронуться до него, и замер. На корме, в легкой тени под тентом, обнаружилась живая девушка. Высокая, в распахнутом кимоно, она подставила солнцу лицо с закрытыми глазами. Загорелое тонкое лицо, густые ресницы.
'Блядь', — решил Мамонт.
Девушка поднялась с шезлонга, сильно выгнувшись, оперлась о фальшборт, все также, закрытыми глазами, глядя на солнце. Ветер откинул полу кимоно, обнажил тонкую гибкую ногу, узкую ленточку бикини. Мамонт сглотнул слюну.
Неожиданно, все также стоя спиной к нему, она заговорила, кажется, о чем-то спросила. Мамонт, будто черепаха, поспешно спрятал голову в люк.
Дверь в каюту желтого негра была открыта. Мамонт заскочил туда, жадно пролистал журнал, выбрал из пластмассовой пепельницы окурки сигар. Повернувшись, сразу же уткнулся головой в жесткую негритянскую грудь, судорожно отскочил. Тот сказал что-то резкое, по-английски. Мамонт английский знал плохо, но понял, что его куда-то посылают.
— Чего? — сразу окрысился он. От долгого молчания застоявшийся голос прозвучал как сиплое карканье. — Пошел ты сам! Всякий негр!..
'Не такими я представлял свои первые слова за границей', — успел подумать он.
— Иди к боссу! Босс ждет тебя, — негр больно ткнул его в грудь железным пальцем. — Красная сволочь!
'Почему это красная?' — с обидой думал Мамонт, торопливо уходя по коридору.
В такой же нелепой как у Мамонта каюте, откинувшись в сиреневом кресле, сидел маленький человечек. Босс. Подслеповатые, будто склеившиеся, глаза за толстыми линзами очков, ножки в детских носочках, не достающие до палубы. За ним, на диванчике, — давнишняя красавица. Она курила тонкую коричневую сигарету, непроницаемо глядя сквозь узкие темные очки.
Мамонт стоял перед ними, драпируясь в простыню, — успел найти ее в каюте.
— Hellou. I was surprised by your appearance on my yacht, — заговорил коротышка.
'Так эта супница называется яхтой', — почему-то удивился Мамонт.
— Здрасьте! — сказал он вслух и боком поклонился.
— Я хозяин судна. Я моряк, сэр! — после долгой паузы вдруг сказал человечек на чистейшем русском языке. ('Гляди-ка, голосом молвит человечьим.') — По морским традициям я обязан предоставить помощь потерпевшему. Любому. Но сейчас, увы, вернуть вас обратно в вашу страну не могу. Мне туда нельзя. Есть причины…
— Меня не надо обратно, — поспешно сказал Мамонт.
— Если вы добровольно бежали из страны… Но зачем? И куда?
'Странный вопрос, — подумал Мамонт. — Конечно никуда. Вполне обычно для раба, не умеющего работать.'
— Потому что там меня постоянно хотели убить, — сказал он вслух, угрюмо глядя на свои босые ноги. — Много раз. Могу даже подсчитать. Один раз, два, еще на зоне, конечно…
— Хватит, — остановил его коротышка. Он взял со стола, набитый льдом, стакан с желтой жидкостью. Мамонт отвел глаза.
— Понимаю. Лицо БОМЖ, — сказал коротышка, с непонятным вниманием глядя в свой стакан. — Представитель класса бичей. Беглый.
Мамонт с подозрением покосился на нос картошкой, оттопыренные уши, покрытые веснушками. Он пытался, но никак не мог уловить в речи незнакомца акцента.
— Ну что ж. Когда-то и меня не устраивала эта страна, — прервав долгое молчание, загадочно сказал
