так, что проступают кости.
— Все-таки за баб своих обижаешься. Не нужны мне самки твои… Ну, посмотрел — не убавилось от них. Худее не стали, — Мамонт поднялся на ноги. — Ну ладно, повеселились… спасибо, друг, за угощение. Пошел я. А ты заходи как…
Совершенно внезапно Ихтиандр схватил его за горло.
— Ты что, Отелло сраный? — еле-еле прохрипел Мамонт, пытаясь отогнуть чужие пальцы, неожиданно твердые, древесной прочности. Вцепился в них обеими руками — Ихтиандр давил все сильнее — ,всей своей физиологией ощущая железную силу, обнаружившуюся в прижавшемся к нему теле. Кто-то, легко игнорируя его волю, не обращая внимания на его к этому отношение, грубо ломает его, делает с ним, Мамонтом, что хочет. Ощущая мерзкую близость, он еще раз напрягся в попытке оторвать от себя руки ублюдка, сломать прочные пальцы, со злым отчаянием от несправедливой ничтожности своих сил. Оказалось, его убивают, деловито и напряженно. Отнять саму жизнь — какая дурацкая прихоть. Он лез пальцами в чужой рот, пытаясь его разорвать, задыхаясь от слабости, от стремительного упадка сил. Неожиданно ощутил, что Ихтиандр оттолкнул его. Мамонт попятился, ударившись спиной о какие-то кустарники, плавно погрузился в них. Оказывается, он был жив. Наверное, Ихтиандр отчаялся убить его таким образом.
Он сначала услышал, а потом увидел девчонку, бегущую вдоль ручья. Ту самую, что видел сегодня на лежбище хиппи, сейчас в несоразмерно большой тельняшке до колен. Она что-то кричала, скользя на мокрых камнях и почему-то размахивая чем-то вроде альпинистского ледоруба. Ошеломленная увиденным, юная самка явно торопилась остановить его убийство, заступиться.
'Теперь все', — Мамонт почему-то сразу поверил, что она способна сделать это. Уже приготовил горькую ухмылку несломленного выстоявшего человека, заранее принимая ее испуганное сочувствие.
'Лет шестнадцать, — определил он, держась за шею и глядя на приближающуюся самку. — Действительно, ледоруб… Как он еще называется… альпеншток?..'
Девчонка, как-то дико посмотрев, почему-то бежала мимо, будто огибая, лежащего в колючках, Мамонта.
Ихтиандр шагнул к ней навстречу, нетерпеливо протягивая руку, вот схватил ледоруб.
'И эта с ним? — Вспыхнуло удивление. — Ты что, за ублюдка?' — Он на спине уползал под колючую крону кустов.
Эти места были окончательно необитаемой частью острова, здесь он явно не мог встретить никого, тем более Ихтиандра. Оказалось, что нос разбит. Остановившись, он выковыривал кристаллы засохшей крови.
'Нашел причину. Ты скажи, разберемся, а то сразу душить за горло.'
Сейчас он еще ощущал отвратительное прикосновение влажной и волосатой мужской кожи, самодовольный запах ихтиандрового гнусного одеколона. Неожиданно понял, именно по этому запаху определил, что Ихтиандр не был в воде, и его акваланг — бутафория. — 'Что это означает?..'
В обожженном будто бы горле ощущался горький вкус. Кто-то самоуверенно решил, что он, Мамонт, ничтожный и никчемный, недостоин жить именно на этом свете. Что сам он, конечно, остается здесь, а Мамонту незачем. Вдруг заметил, что бормочет все это, при этом возмущенно размахивая руками.
— Хозяева нашлись. Гандоны штопанные. Все говорят, что у меня в Америке даже адвокат какой-то есть или, как его… нотариус. Бумаги про меня и про остров после Белова остались. Только не дают их мне, скрывают, бляди, — бормотал он, глядя вниз, на ярко-желтую грязь, покрытую тонким слоем опавших листьев.
Прямо под ногами вдруг появился гигантский белый паук и теперь самоуверенно двинулся вперед, не торопясь ощупывая дорогу перед собой. Похожий то ли на мохнатую перчатку то ли на самостоятельно живущую кисть руки. От внезапного страха сквозь все поры тела больно ударил пот, будто многократный укол. Переполнила, вскипела, давно копящаяся злость.
Теперь все деревья и земля вокруг были однородно покрыты темно-зеленым мхом. Босые ноги ощущали его будто жесткий пыльный ковер. Уже казалось, что он зря убежал, что Ихтиандра можно было одолеть, он упустил шанс. Можно было как-то хитроумно ударить, оглушить его камнем, палкой, по- звериному, намертво, вцепиться зубами в ухо, в нос…
'Рот разорвать, глаз выдавить', — Он даже ощупывал свой глаз. Хрупкий шар под тонкой кожей века, округлая деталь организма.
— Ладно, еще разберемся с тобой, — Мстительно вообразил, как, не торопясь, со вкусом, с отмашкой, бьет в мерзкую рожу Ихтиандра, а того держат за руки, не дают упасть, какие-то двое с неясными лицами.
Зачавкало под ногами, мох стал сырым. При каждом шаге Мамонт выдавливал подошвами вонючий болотный воздух. Впереди появилась какая-то вода, наверное, берег залива. Залив этот, причудливо извиваясь, уходил в глубь острова, в непроходимые заболоченные дебри, иссякая во время отлива и возникая опять в прилив.
'А это что?' — На мгновение ослепнув от боли, вспыхнувшей в шее, резко повернулся. Из кустов на него смотрел Ихтиандр. Мамонт уже собрался что-то сказать — ,нет, крикнуть — ему помешало что-то, прошуршавшее рядом с головой. Длинный звук с неслабеющей силой уходил в глубину зарослей, далеко.
'У него же ружье. Это стрела, — понял Мамонт. — Вот псих,' — глядя на приближающегося с ледорубом Ихтиандра. Запоздало кинулся, загремел галькой, вверх по покатому каменному склону. Догнавший его Ихтиандр схватил за ногу, рванул, обрушил вместе с каменной лавиной. Мамонт отчаянно, двумя руками, вцепился в ледоруб. — 'Или альпеншток?' — Ихтиандр несколько раз мощно встряхнул свой инструмент вместе с ним, висящим. Попытался вырвать, но Мамонт держался изо всех сил. Неожиданно выпустил — Мамонт попятился, не устояв, с размаху сел. Ихтиандр легко повалил его на землю, на жесткие камни; прижав руки коленями, сразу же привычно схватил за горло.
'Опять! Ну теперь все,' — Он запоздало забился, засучил ногами, в отчаянном желании вздохнуть еще раз.
Последними были припадок возмущения и темнота. Уже в темноте он услышал приближающиеся голоса мизантропов. — 'Как хорошо, что остров такой маленький,' — успел подумать он. Потом стало легко — это исчез сидевший на нем. Оживая, увидел Тамайю и Кента, бьющих ногами, лежащее на камнях, лицом в воде, длинное тело Ихтиандра.
— Хороший мужик Тамарка. Вообще, канаки — хороший народ. Не то что малайцы или вьетнамцы.
— А китайцы?
— А китайцы — ,вообще, говно… — В глубину моря уходил высокий острый парус. — За водкой Тамарка побежал. Дед Мороз, блин!.. А там, глядите, опять американская миноноска появилась. Шастают здесь вокруг, шастают целыми днями. И чего шастают?.. — Пенелоп стоял на террасе барака и смотрел вслед парусному катеру Тамайи в древнюю подзорную трубу Мамонта. С этой трубой и со своей дикой бородой он был странно похож на пирата.
— Это Тамарка-то? — Кент в свежей футболке с портретом римского папы. — Шулер! Среди всех нас, джентльмены, — первый кандидат на виселицу. Держу пари, что он имеет неплохой доход от мачжонга.
Вокруг жадно пищали москиты.
— Мухи зимой к покойнику, — высказался Козюльский.
— Это не настоящие мухи… — Кент отмахивался от них пальмовой ветвью. — Организмом как-то дико чувствовать, что вокруг зимы-холода нет. Может еще будут морозы? Как, бугор?
— Не знаю, — ответил Мамонт. — Я здесь ненамного дольше тебя живу. Сезон дождей точно будет. Дождики, тропические.
— Дождики — это ерунда… Вот ведь заграница, а какой только водки нет. 'Кристалл', 'Ерофеич', 'Смирнофф' какой-то. Даже 'Столичная' есть. Звериный оскал капитализма. Дома-то и не знал, что она разная бывает, водка и все… А вы знаете, мужики, что японцы пьют? Горячее. Ссаки называются! Во, не верит!.. Из чайника фарфорового горячим пьют и зубы полоскают. Я сам пил — ссаки и есть. — Кент с неуловимой мгновенной виртуозностью извлек из гитары остренький металлический пунктир китайской мелодии:
