— Давно заказанный обстрел, — наконец, произнес Кент.
Вдали возникал звук, будто стремительно надвигающийся гром. Ощутимо, как долго он катится в воздухе.
'Раскат', — Оказалось, что оно такое вот точное — это слово. Где-то катилась, увеличиваясь, воздушная гора.
— Достанется нашим чучелам. Союзникам, — опять заговорил Кент. Его, искаженный вибрацией воздуха, голос, вопреки легкомысленным словам, звучал тревожно.
Мощный взрыв осветил однообразно испуганные, направленные в одну сторону, лица. На месте, где только что был костер Чукигека, медленно поднималась бурая, подсвеченная огнем, гора. В море звучал залп за залпом. Мамонт почему-то подумал, что этому просторному гулкому звуку больше подходит морское слово 'пальба'. Еще одно незнакомое, оказывается, слово.
Бесконечно взрывалось на месте 'ложной позиции'. Демьяныч разевал рот, что-то говорил, указывая на столб черного дыма, растущий оттуда к небу. Словно хлопья сажи метались там птицы. Разгорался пожар, будто несуразно огромный костер, которому здесь не хватало места. Становилось невозможно дышать, теперь казалось, что уже горит все вокруг.
'Останется здесь вообще что-нибудь?' — На зубах хрустел, повисший в воздухе, песок. Неизвестно сколько прошло времени. Его, времени, вроде совсем не стало. Непонятно когда все изменилось. Звук орудийных залпов стал как будто гуще и сложнее. Оказалось, что снаряды летят выше и в другую сторону. Густо заполнившее небо, летящее железо, наконец, не задевающее землю. Медленно оседал и расплывался гигантский черный столб на месте иссякнувших взрывов, вроде и пожар утихал: может там уже сгорело все, что могло гореть. За деревьями теперь остался дым, будто еще один серый лес.
— Слышите, американский линкор тоже начал, — раздавались напряженные голоса. — Друг друга мочат.
— Это с отчаяния уже.
— А кто из них отчаялся-то?
— Вот бы перебили друг друга…
— Дождешься! — включился Козюльский. — Не надейся. Хорошее просто так, ниоткуда, не берется. Это зло берется откуда попало.
— Рыбный день.
— Сколько времени уже подлинной рыбы не ели.
Они двигались гуськом по руслу мелкого здесь, у истоков, ручья.
— Тамарка, баран, ядовитую траву здесь нашел, — Чукигек показал пальцем на широкую спину, идущего впереди, канака. — предлагал ей рыбу здесь травить.
— Обойдемся без травы, — произнес Демьяныч. — Я вам говорил, сейчас всю рыбу вниз, к морю, отгоним, а там Козюльский должен устье сетями перегородить. Только шумите погромче, — Демьяныч оглушительно ударил по воде, подобранным в мусоре возле ручья, обломком весла.
В воде сновали маленькие серебристые, похожие на килек, рыбки. Тамайа называл их мао мао.
— Хорошая-то рыба есть здесь? — спросил у кого-то Чукигек.
— Всякая есть, есть хорошая, есть и подешевле.
— А крокодилы здесь водятся? — продолжал Чукигек. — Не хватало еще нарваться. Не такой я любитель природы, чтобы крокодилов собой кормить.
— Крокодил таких как вы испугается, — отозвался Кент. — Вниз, в море от вас удерет. Стремглав.
— Что крокодил, — заговорил Пенелоп. В закатанных штанах и грязной до бурого цвета солдатской футболке он брел впереди. — Вот я недавно нарвался. Смотрю, сидит кто-то в кустах и из-за пенька чем-то на меня нацелился. Оказался журналист — американский или наш, хер его знает, не спросил. Поймал гада и всю камеру его блядскую об башку евонную разбил. Как размахнулся, как дал! Всю расколотил.
— Камеру или башку? — без интереса спросил кто-то.
— Обеих. Перепугался я по правде тогда, — после долгой паузы добавил Пенелоп.
— Вроде теперь не стреляют, — произнес кто-то.
— Ну да, не стреляют, — пробормотал Пенелоп. Невозможно было понять, говорит он это утвердительно или с сомнением.
— Такая маленькая, такая смешная война, — произнес Кент. — Хлебнули. Слава КПСС, пронесло.
— Да, — пробормотал, бредущий рядом в воде, Демьяныч. — Почти умирали да так и не умерли до конца. Все. Закончилось, — совсем тихо добавил он. — Самая короткая война в моей жизни.
— Как-то договорились гады между собой. Оба корабля вроде ушли.
— Больше не осталось на свете необитаемых островов, свободной земли, — заговорил Мамонт. — Мы последние ничьи люди на свете. Без разрешения живем. Вот, добились в виде исключения.
— Отступила от нас всех смерть. Пока, — бормотал Демьяныч. — А я то все вас ругал, старый дурак. Надо же, такие бараны, а ведь отстояли. Даже смешно. Вы даже не понимаете, как близко были…
— Мы такие, — отозвался кто-то. — Ни перед кем шею не гнем. Не любим.
— Значит правильно я вам, дуракам, говорил, глупо надо иногда поступать.
'А ведь точно, — подумал Мамонт. — Если бы я сдуру не поплыл к горизонту на надувной жабе, сейчас бы где-нибудь в Магадане грелся.'
— Ну что, Чукигек, — спросил Кент. — Признали нас в Америке? Что твой транзистор говорит?
— Я сейчас не транзистор, я сейчас раковину слушаю. Сяду на берегу и слушаю.
Лес остался позади, здесь вода наклонно неслась вниз среди скользких, будто намыленных, камней. С высокого открытого места Мамонт смотрел на море с зияющей пустотой на месте, где недавно стоял американский линкор:
— Рано еще говорить. Не знаю, что дальше будет, но все же мы молодцы. Здесь, на этом свете остались. Зацепились как-то.
— Победили. Небываемое бывает.
Над пустым морем низко летела чайка, внимательно вглядывалась в воду, озабоченная своими делами.
— Теперь, пока какой-нибудь новый корабль не подойдет, еще отдохнем, — произнес, выбравшийся на берег, Пенелоп. — Рыбы хоть наловим. Хватит по лесам бегать.
— Думаешь, заберут нас отсюда? — спрашивал Чукигек.
На берегу между камнями намыло неизбежный теперь мусор, среди раскисших окурков и обрывков бумаги- сплющенная фляжка; торчащий из грязи рваный сапог; никому не нужный и не страшный уже станковый пулемет с откинутой крышкой. Оказалось, что затвора в нем нет — так, пустая коробка со стволом.
Выбираясь на берег, Мамонт поскользнулся на мокром камне. Когда-то раненая гвоздем нога напомнила о себе короткой знакомой болью. Сейчас, в сравнении с воспоминанием, даже эта боль показалась легкой, почти приятной.
— Хозяйство надо восстанавливать, — заговорил Кент. — Пока судно какое-нибудь не отремонтируем, здесь, в ручье, можно ловить, много рыбы наловить можно.
— Можно, — пробормотал Демьяныч. — Только непонятно как.
— Жаль, пропало мое 'Божье прощение'. Что ж делать, может и тамаркино корыто восстановим. Опять фарцовка рыбой пойдет, демпинговые цены — что-нибудь да будет.
— Где-то вдали, где-то совсем нескоро, вспомним этот день, — внезапно произнес Чукигек.
Тоже самое только что подумал Мамонт. В последнее время его мысли все чаще совпадали с мыслями мизантропов: 'Прошлое появилось. Какое, интересно, из всего этого получится воспоминание?'
— Жизнь переди. Сзади — жизнь нет, — высказался Тамайа.
— Голос у Тамарки появился, — заметил Чукигек. — Теперь разговорчивый стал.
Тамайа постепенно учился кое-чему по-русски и, как многие начинающие, широко пользовался матерными фразеологизмами: видимо, самыми емкими и легкоусвояемыми.
После недавних дождей ручей стал намного полноводнее. Водопад внизу был будто незнакомым; мощный поток обрушивался в мутную, широко разлившуюся, воду. Здесь постепенно начиналась чья-то кофейная роща, то ли корейская, то ли японская, наганова. Все вокруг густо усыпали, похожие на вишню, блестящие, будто мокрые, ягоды кофе. Забыв про рыбу, мизантропы спускались по идущим к морю
