реальной жизни: из-под узкого скошенного лба иногда быстро взглядывали и прятались маленькие глазки дебила. Он почти всегда подтекал слюной, дышал открытым ртом и говорил только одно слово.
– Ну, ты здоров! – уважительно сказал старший в комнате, юркий Севрюга.
– Черепаха, – спокойно ответил Макс.
– А я – Болт, деньги есть? – подошел высокий и худой Болт, потирая пальцы.
– Черепаха, – сказал Макс.
– Братцы, да он дебил! – радостно сообщил Севрюга, вывалил язык и скосил глаза к переносице.
Макс его не видел, смотрел мимо. Тогда Севрюга весь вывернулся, продолжая мычать и высовывать язык, стараясь поймать взгляд новенького. Макс сделал легкое движение рукой, словно убирая мешающую занавеску. Севрюга отлетел далеко и заскулил.
– Черепаха! – сказал Макс на этот раз с вызовом и вдруг ласково прикрыл рукой что-то у себя на груди.
До вечера никто не пытался с ним заговорить. Улегшись на кровать, Макс не смог вытянуть ноги: они не помещались. Он встал, осмотрел спинку кровати и легко разогнул металлические стержни. Лег еще раз, ноги высунулись наружу.
– Мама родная! – прокомментировал Севрюга, ощупав свою спинку у кровати, – А и воняет от него, братцы!
Запах, действительно, почувствовали все. И пахло не человеком.
Ночью Хамида опять преследовал теплый запах крови, он просыпался, сглатывал подступившую тошноту.
Севрюга и Болт тоже не спали. Они шептались…
…Врач в Интернате был щупленький, суетливый и вдовый. Его дочка часто приходила к отцу в изолятор, если кому из интернатовских везло, и он в этот день попадал в изолятор, то разговоры о дочке врача потом продолжались несколько ночей и с самыми невероятными, тут же сочиняющимися подробностями.
Из персонала никто тифом не заболел, но почти месяц дочка не приходила к отцу, ее вообще отправили из города к тетке.
Когда Хамид увидел перебегающую двор девушку с длинной желтой косой – она задорно размахивала портфелем – он остолбенел и стоял в оцепенении у окна еще долго после того, как Наталья скрылась в хозяйственном корпусе.
Он запомнил этот странный день навсегда, было пасмурно. Хамид уронил постепенно где-то на гране реальности и воображения точную дату, время года и даже постепенно уничтожил в себе болезненно врезавшийся в него рисунок замкнутого двора. Он только знал точно, что было светло, Наталья бежала, размахивая портфелем, а ее коса жила как бы сама по себе – двигалась по спине медленно и лениво.
Вечером в этот день Болт и Севрюга решили точно выяснить, что прячет Макс на груди, отчаявшись выпытать что-либо и опасаясь подходить близко к дебилу.
В ночной темноте долговязая фигура Болта с небольшим пузырьком в руке показалась Феде страшной, он резко приподнялся, но Хамид взял его за руку.
– Тихо! Не дергайся, Болт посмотрит, что у Макса за пазухой.
– Скотина! – возмутился Федя.
– Я лично ничего против не имею, человек не может так вонять, я не сплю от этой вони уже два дня. Севрюга говорит, что Макс – оборотень, а я думаю, что у него рана гноится. Болт ищет деньги, как всегда..
Макс спал крепко, выставив из искореженной спинки кровати ступни.
Феде стало интересно, свет от фонарей делал лица поднявшихся интернатовцев застывшими, бледно- желтыми. Они обступили кровать Макса и несколько минут стояли, замерев, вслушиваясь в его тяжелое дыхание.
Болт смочил большую тряпку хлороформом из пузырька и осторожно положил Максу на лицо.
Макс взмахнул руками, потом стал ощупывать тряпку, но как-то вяло, перепуганный Болт налил из пузырька сверху, приторный запах смешался со страшным запахом смерти, исходившим от Макса.
Подождали еще немного, некоторых повело в сторону, они сели на пол, но уходить не собирались.
Севрюга перекрестился и осторожно стал расстегивать казенную рубаху. Платок с головы Макса не убирали, он вдруг замычал и задергал ногами, а потом издал протяжный воющий звук.
– Быстрее! – приказал Болт.
Севрюга потянул за грязную бечевку и достал холщовый небольшой мешок. Сразу стало ясно, что вонь оттуда. У Болта загорелись глаза, он оттолкнул Севрюгу, Федя заметил, что его движения тоже стали вялыми, почти все непрерывно зевали, надышавшись хлороформа.
Сначала Болт ощупал мешок, принюхался и быстро закрыл рот рукой. Потом все-таки раскрыл грязную холстину, и некоторое время никто не мог понять, что там такое. Болт сел на пол и отполз от кровати, все желающие смоли спокойно и медленно рассмотреть содержимое мешка.
– Западло!..– пробормотал Севрюга, сдерживая рвоту.
Хамид стоял дольше всех, он рассматривал сдохшую черепаху с удивлением, черепаха почти вся спряталась внутри панциря, но задние лапы с большими коготками лежали сзади свободно и почти разложились.
Хамид же и спрятал черепаху в мешок и заправил его под рубаху.
Некоторые заснули на полу, Федя растаскивал их по кроватям, Болт грязно ругался уже когда все улеглись. Плавая в наркотическом дурмане, Хамид чертыхнулся, встал, подошел к Максу и сбросил на пол тряпку с хлороформом.
Макс улыбался во сне…
В личном деле Максима П. были первые упоминания о синем вагоне. Вскользь, как предположение, один из милиционеров после обнаружения вымазанного навозом Макса в посадке, написал в рапорте, что «..этот подросток мог предположительно находиться в неизвестно кем отцепленном и оставленном на пятом пути вагоне нестандартного образца, поскольку имел при себе в нагрудном кармане казенной экипировки направление, медицинскую справку и приказ неизвестного никому учреждения со странной аббревиатурой и печатью. Такие же печати находились на документах, найденных в вагоне в одежде, неизвестно кому принадлежавшей..»
– Эх, Таисия-душа, до чего ж ты хороша! – пропел начальник отделения, потянулся и улыбнулся во весь рот.
Инспектор прищурился. В открытую дверь вошла женщина. Ее силуэт, подсвеченный сзади дневным светом из коридора, больше всего напоминал точеную статуэтку из черного африканского дерева.
– Как вас сюда пустили? – поднялся инспектор.
– Сегодня дежурит тетя Маша, – улыбнулась Таисия и удивленно подняла брови, когда инспектор судорожным движением руки начал сгребать бумаги в кучу и закрыл их первой попавшейся папкой.
Таисия была в черном облегающем платье с глубоким вырезом. На шее, чуть повыше острого выреза, в углублении сходящихся ключиц, двигалась живая темная капля. Присмотревшись, инспектор увидел, что это черная жемчужина в тонком ободочке серебра – почти невидимая на самой обыкновенной леске.
– А я встала пораньше, навела марафет, заправила машину, а вы и не ждали? – резкими движениями Таисия стаскивала с ладоней кружевные короткие перчатки. – Знаете мои расценки?
– Что? – не понял инспектор.
– Вы же меня наняли, а тарифом не поинтересовались. Стольник в час. На весь день – восемьсот. Ночью умножаете на два. Интим – предлагать. За отдельную плату, – уточнила женщина, легонько ткнув инспектора в грудь пальцем.
– А как там детки, Таисия? В порядке?– мстительно поинтересовался начальник отделения.
– В порядке, – голос женщины не изменился, только губы чуть скривились в брезгливой улыбке. – Дети с племянницей мужа.
– Это с какой племянницей? С той, у которой он жил в Петербурге?
– У него одна племянница.
– Да ты с ней, вроде, никогда особо не ладила? – не унимался полицейский.
– Ладила, не ладила… Горе кого хочешь сблизит.
