насчет крови…
– Что – крови?! – кричит адвокат и бледнеет.
– Илия, – Ева поднимает голову подростка за подбородок вверх и смотрит в черные глаза, – ну-ка объясни мне кое-что с этими рассчитанными укушениями и самосожжениями. Если, допустим, я изменю свою жизнь самоубийством, отпечатки пальцев у меня в другой жизни будут другие, это ты уже объяснил. Внешность может быть не та, это Тэсса объяснила на примере со своим мужем, а вот кровь? Подожди, молчи, – она закрыла пальцами рот мальчика, а он и не собирался ничего говорить, он легко и почти незаметно улыбнулся, скосив глаза на адвоката и подмигнув ему: «вот это женщина, а!» – Молчи… Сейчас поймаю… Да! Зоя, у работников внутренней безопасности берут развернутый анализ крови, или только на группу?
– Конечно, развернутый, – Зоя, чувствуя азарт Евы, подходит к ней, – на случай, если этого самого работника разорвет на части, или на случай внутренних расследований на определение принадлежности слюны и волос, берут эпителий, а уж анализ ДНК обязателен. Молодец, – кивает она. – Я поняла! Ну что, адвокат, воспользуемся твоей сверхмощной компьютерной базой, сравним твою ДНК, с развернутым ДНК инспектора, а? Для вашей секты анализ ДНК это дело привычное, можно сказать, рутинное.
– Где представители полиции? Пусть они меня арестую, а не вы, – скучнеет адвокат.
– Сравним и вызовем! Убитый, кстати, вполне может иметь тот же анализ ДНК, что и пропавший охранник, хотя я стараюсь во всю эту ерунду о множестве жизней не верить. А вы говорите – мотив. Да тут по полной – преступный сговор с целью похищения золота.
– А если.., – стареет на глазах адвокат.
– А вот если анализы не совпадут, тогда можно будет пришить маньяку-адвокату, главе секты сатанистов, убийство брата-сектанта собственными руками в присутствии свидетелей. Можно и по другому, но это будет для тебя грустно. – заводится Зоя. – Потому что я лично пристрелю тебя вот в этой квартире у кресла с убитым тобой мужчиной, и свидетели, опять же, подтвердят, что я пыталась помочь жертве!
– И за что мне все это? – ухмыляется адвокат.
– За всех укушенных и сгоревших!
– Глупость человеков безмерна, – поворачивается адвокат к мальчику. – Ну как доказать им, что смерть – это не повод для страха и оплакивания?
– Ты сам это затеял. Ты говорил, что я смешон со своими заповедями, что человеки вправе делать все, и будут делать все, как только поймут, что смерть – это не дорога в ад за прегрешения, или в рай за правильное соблюдение ритуалов, а просто другая дорога, – развел руками Илия. – Ну ладно, ты попался! Согласись, а?
– Секты были и будут. Всегда найдутся человеки, которые захотят отрастить себе крылья, или чтобы их похоронили за оградой. Они будут вешаться, топиться или прыгать из высоких окон. Почему бы не объяснить им правильный подход к этому? Они же все равно живут только друг в друге, их количество ограничено, но постоянно?! – повысил голос адвокат.
– Чтобы они берегли друг друга и любили, как нечто совсем особенное, как уникальное произведение природы, а не как соседского петуха, проживающего одну из своих неудачных жизней! – кричит Илия.
– Очень интересно, но нам пора, – Зоя решила прекратить дискуссию и помогла адвокату встать из кресла.
– Зачем ты это сделал? Зачем привел сюда человеков? – адвокат поворачивался назад, стараясь посмотреть мальчику в лицо. – Она рядом, да? Она здесь живет? Она – сегодня?
– Подумал бы лучше о своей женщине, – рассердился Илия, – Ты не можешь ее найти, твой ребенок умер, не прожив и двух месяцев! Что ты бродишь по времени? Зачем ты все время делаешь то же, что и я?!
– Зато твой прожил достаточно для показательного шоу, – прошептал адвокат в дверях.
Перед тем, как прижаться губами к флейте, флейтист облизывается и массирует губы языком – зрелище для непосвященных не из приятных, как будто при тебе посторонний человек делает что-то сугубо интимное. Лежа на полу и запрокинув голову назад, чтобы видеть в окне светлеющее небо, Ева слушала легкую, еле долетающую к ней из открытого окна на шестом этаже флейту. Она знала флейтиста – встречались иногда у подъезда, а однажды увидела его на балконе со двора, он чуть поклонился ей сверху, продолжая играть, но никогда Ева не видела, как флейтист готовится к игре. Полусонная, не в силах пошевелиться, она подслушивала чужую музыку и пыталась анализировать: она думала – откуда, из какой еще ненормальной своей жизни ей известно это ощущение – влажный засасывающий поцелуй мягких подготовленных губ и нежного дерева? Половина пятого утра. Почему люди, когда целуются, не дуют друг в друга, пробуя партнера на звук? Надо как-то уговорить себя встать и устроиться поспать на кровати. От жесткого пола под спиной, от неудобно закинутой головы в голову начинают приходить странные образы играющих друг на друге партнеров. Приглушено зазвонил телефон. Ева стала на четвереньки и поползла в коридор. Ее мобильный остался в сумочке, он виновато дребезжал, спрятанный под упаковкой резиновых перчаток, между пудреницей и запасной обоймой.
– Да, – сказала Ева, когда доползла, села у тумбочки и прижалась к пластмассе щекой.
– Ты не поверишь, – выдал телефон голосом журналисточки, – но он умер!
Голос хриплый, слова разделяет с трудом. Она любит виски. Спросить, кто умер?
– Я говорю, что он умер! – повышает голос журналисточка Марина, высокая каланча, сороковой размер ноги, грация аистенка, глаза виноватой лисицы, Плакальщица высшего разряда, практик и теоретик человеческих проблем в одном лице.
– Я слышу. Он умер.
– Понимаешь, он в жизни не брился, а тут залез в ванную и решил побриться! Ну ты можешь представить этого облезлого Льва без бороды?!
Ева закрывает глаза. По всему выходит, что Марина говорит о своем муже – ведущем телевизионного ток-шоу «Любовники и любовницы», и представить его без бороды Ева, действительно, не может. В сорок пять лет он холил и лелеял свою бороду с неистовством только что покрывшегося пухом подростка.
– Ты понимаешь, это, конечно, глупость, – объясняет Марина заплетающимся языком, – но меня ведь можно завести с пол-оборота! Мне как сказали в этой деревне – «вдовий дом»… Ну ты же понимаешь, я мимо такого не пройду!
Ева вытаращив в темноте глаза, вспоминает и чертыхается: она же послала Марину в деревню, где живет эта, как ее?.. Маруся! Ученица Созерцателя!
– Я тут же пошла в этот дом, все рассмотрела. Да я не меньше пяти дверей прошла! – Марина уже кричит, – а я люблю Левушку, а он теперь лежит в ванной, и уже полиция едет!
– Он захлебнулся? – осторожно спрашивает Ева, не в силах представить себе ванную такого размера, в которой смог бы окунуться с головой весьма крупный и равномерно круглый муж Марины.
– Ну ты скажешь тоже, – бормочет пьяная Марина, тоже, вероятно, соотнеся в уме размеры своего мужа и ванной. – Включенная электробритва. Плюх – и все! Я приехала, а свет не зажигается! Замыкание. Я включила пробки и выпила стаканчик виски с усталости, а потом решила принять ванну. Вот… Пришлось допить всю бутылку и позвонить в полицию. Они сказали ничего не трогать, я и не трогаю. Сиду вот на полу в коридоре и звоню тебе. Они сказали, что до пересменки обязательно заедут, а пока у них полно просто подрезанных или подстреленных, понимаешь? Мой-то уже никуда не денется. Я решила тебе позвонить и узнать, когда у этих гадов пересменка?
– В восемь тридцать, – бормочет Ева.
– Ну ни хрена-а-а себе! – слышно, как Марина возится. – Подожди, подложу диванную подушку. Вот так лучше. Ты как сидишь?
– Что?
– Я говорю, как сидишь, а то до половины восьмого еще времени до фига! Ты лучше приляг, я подожду.
– Сейчас, – Ева встает и покорно бредет в спальню. – Уже лежу. Слушай, ты вызови скорую, пусть они его посмотрят, может быть он…
– Мертвый. Так твоя скорая и сказала. Разряд электрического тока. Можно было и не вызывать, потому что он, как это сказать… Черный немножко. Ты не думай, я не свихнулась, но мне нужно с кем-то говорить. И я не просто буду говорить, я тебе прочту мои заметки, которые набросала в электричке, пока ехала. Ты
