– В какой-то степени...
К удивлению, мне стало намного лучше. В голове прояснилось, я успокоилась и с какой-то бесшабашностью подумала: «Все утрясется.. Подумаешь, ну убили обаятельного француза.. Еще Су уменьшилась в размерах.. А так ведь все в порядке.. Документов нет и денег ни копейки.» Я посмотрела на Су. Она сняла туфлю и пристально разглядывала свою ногу.
– Выпьешь? – мне стало жалко ее, я представить не могла, что она думает обо всем этом.
Она кивнула.
Я разлила остатки пополам себе и Су. Поэт вытаращил глаза и открыл рот.
– Все будет хорошо...
Су кивнула, я увидела, что она сейчас заплачет и показала на фужер. Мы выпили одновременно. Писатель уронил вилку и полез под стол.
– Э… Девочки.., – сказал он неуверенно, когда вылез, – Я могу пригласить вас в гости, если конечно… Ваш поезд отходит.
– Мы лучше здесь посидим, выпьем, если не возражаете.
– Да! – Су, похоже, тоже стало лучше, – Мы специально вышли, чтобы напиться, а то в поезде… нам не разрешали.
Рот Поэта опять приоткрылся розовой неопрятной раковиной в бороде. Простучал потихоньку поезд за окном. Поэт ушел и принес еще две бутылки, он долго возился с пробками, с испугом поглядывая на Су. Через полчаса мы достигли полного взаимопонимания. Поэт развивал свою идею женского экстремизма, уверяя меня, что я – мужененавистница.
После второго бокала он еще продолжал разглагольствовать на тему женского экстремизма. Я включилась вдруг, словно вытащили вату из ушей, почувствовала прилив сил и слегка поиздевалась над его провинциальным самомнением, а он назвал меня мужененавистницей. Я плеснула ему в бороду шампанское.
– Ты не права, – Су водила у меня пальцем перед лицом, я старалась этот палец укусить. – Мы никогда с тобой не говорили об этом, но мужчины для того и существуют, чтобы ими пользоваться.
– Ты еще не переела мужчин? – поинтересовалась я.
– Пользоваться всеми подряд, – спокойно продолжала она. – Их нужно закабалять всегда, любыми способами. Истерикой, лаской, ненавистью, деторождением, но полностью! – Су стукнула кулаком по столу. – А когда они забака… закака… закабалятся, тут же бросить!
Поэт испуганно икнул.
– Ну-у-у потому что, на фиг тебе нужен раб! – Су отвалилась на стуле и царским жестом отвергла условного закабаленного мужчину.
– Прекрасная ветреница, желанная пленница, любви моей девственница! Позвольте ручку, – Писатель сначала пытался добраться до руки Су через стол, потом до моей руки. – Почему вы так с мужчинами? Это несправедливо.
– А потому что они истребители. Они доводят женщину до подавления желаний. Желания копятся, копятся! – Су провела рукой над столом, изображая кучу желаний. – А потом эти нереализованные желания взрывают мир!
– Абсурд! – заявил Поэт.
– Вот именно, – Су понуро кивнула, – или вот, например, рельсы. Страшная штука! Много рельсов и шпал – вообще кошмар. Женщина перестает хотеть, понимаешь, подавляя желания, она разучится их иметь. Желанная пленница – это Юдифь?
– Вот только не надо начинать про отрезанную голову! – попросила я, повысив голос.
– Не буду. Не буду про отрезанную голову и одуванчики на лугу.
– И про пыль пирамид и вуаль водопада тоже не надо, – предупредила я.
– Вы удивительные жен… девочки, – всхлипнул Поэт, – вы удивительные. Я просто вас бескорыстно уважаю, да, бескорыстно! Я предлагаю вам ночлег, если вы правильно меня понимаете. Ваш поезд ушел, а вы такие!..
Мы долго шли по темным улицам, и все собаки были душой с нами. Они лаяли как безумные. Потому что мы пели.
Последнее, что я помню, это собачья вывеска на воротах – черный остроухий профиль и надпись: «Осторожно, злой Поэт».
Спросонья я долго и бессмысленно разглядывала взлохмаченного Поэта, размахивающего руками у нашей кровати, он приподнимался на цыпочки, подносил палец к губам, хватался за голову, гримасничал, и все это должно было означать, как я поняла, что мы должны затаиться и сделать вид, что спим. Я обняла Су покрепче, она удобно устроила свою голову под моим подбородком – ей не надо было притворяться, она спала. Рассыпала волосы по лицу – старый трюк, я так иногда подглядывала за Су у себя дома или у меня: глаз не видно, а мне сквозь толстые стволы волос видно все, надо только осторожно вытерпеть щекочущие лицо волосы. К Поэту кто-то шел с раннего утра, чавкал обувью по грязи, тихонько покашливал. Нас задернули занавеской, я прислушивалась, но ничего не понимала. Поэт убеждал пришедшего, что к нему приехала жена с дочкой, что нельзя будить – рано, что в ресторане он был с нами. Пришедший захотел посмотреть на нас – ужас какой-то! – занавеска была отдернута, мне в глаза блеснул утреннее и страшно милицейский погон.
Милиционера потом называли просто Леша, пытались напоить чаем, меня писатель называл Галей (или это Су – дочка Галя?), но мы добросовестно спали, как милиционер не удивлялся, что я не вскакиваю его поприветствовать, потом мне все надоело и я заснула.
Перепуганный Поэт растолкал меня попозже и рассказал, что мы ехали-ехали в поезде, вернее, в электричке, потом убили всем известного француза и выбросили из поезда-электрички. Или нет, сначала мы жили в доме у француза и предавались страшному разврату вчетвером – я так поняла, что четвертой была тетя Феня, потом поссорились и убили француза, оттащили его к железной дороге и потеряли случайно орудие убийства рядом с трупом. А на пистолете – отпечатки пальцев! Тут Су влетела в кухню, где мы сидели и мучались с Поэтом, она была вся бело-розовая, потому что совершенно голая, солнце освещало черные волосы, отливая их червонным золотом, она визжала и радовалась, поэтому Поэт замолчал и застыл на стуле.
– Вер!! Это я!!
– Да, – я вздохнула. – Конечно, это – ты.
– Вер, какая грудь, ты только посмотри!
Грудь и в самом деле стала странной, еле развитой, с чуть заметными сосками нежно-розового цвета, выступили ключицы, тоньше стала талия.
– Господи, ну что за прелесть! – Су упивалась собой до неприличия, она вертелась у зеркала, становясь на цыпочки, чтобы видеть себя со всех сторон, я закрыла глаза ладонями, Поэт открыл рот.
– Я буду собираться, помогите нам уехать отсюда, – я подергала его за руку, он повернул ко мне безумные глаза и засуетился.
– При чем здесь вы, все так странно, подождите.. Впрочем.. Как бы это сказать, знаете, я боюсь.
Су быстро оделась, напевая, на ходу похватала со стола кое-что в рот, ей трудно было оторваться от зеркала, но она успела подбежать к Поэту, схватить его за уши и притянуть лицом к своему лицу. Поэт испугался еще больше.
– Послушайте, вы такой милый.. Ну я вас очень прошу, вы понимаете? Попробуйте соответствовать!..
Я рассовала по карманам его деньги, мы побежали по утреннему холоду к станции, Поэт сначала попробовал догнать нас, потом отстал, последнее, что мы услышали – робко и не очень громко:
– Я постараюсь. Я вас не забуду!
Мы сели в первую же электричку, нам было все равно. Су нервно радовалась, иногда судорожно хватала мою руку и прижимала ее к лицу. Было заметно, что великие и совершенно сногсшибательные перспективы не давали ей усидеть спокойно. Я не выдержала, потащила ее в тамбур.
– Су, пожалуйста.. Ну соберись, Су. Вспомни, Дални умер..ну.. Дални.. Ты меня понимаешь? Что ты тогда подумала? Пока его голова и все такое..?
