бормотать, упал, скрючил пальцы, засучил ногами и умер. У него стала отваливаться кожа на лице, но крови не было, шел тошнотворный дымок, как от высохшего гриба, череп обнажился, в глазных впадинах блеснули два красных зрачка.
Я не знаю, кто убирал после этого в кабинете, но по коридору мимо меня пронеслось целое стадо мужчин в строгих пиджаках, и врач с чемоданчиком.
Так и исполнилась моя единственная мечта. По крайней мере, мне кажется, что все так и было.»
– Это все, – географичка нервно трясла рукой, расправляя носовой платок, справилась и с облегчением вытерла лоб и шею, – Это все, что вы на это скажете?!
– Что я скажу?! – Вер вскочила, с грохотом упал стул, – Что я еще могу сказать, эта неврастеничка погубила нас, вот и все! Всю жизнь, – Вер стукнула кулаком по столу, директор отшатнулся и упал вместе со стулом назад, – Я просила, я умоляла ее не подходить ни к одному мужчине и ни дай бог!.. – Вер опять стукнула по столу, потом пощечиной скинула на пол графин с водой, – Ни дай бог причинить кому-нибудь из них вред! А эта..! Она же погубила нас, теперь начнется все сначала, как вы не понимаете?! Чему вы здесь учите вообще, какие такие мечты, мир рушится, это катастрофа, она же его убила! Дайте мне зеркало, зеркало, немедленно!!
Директор прополз на четвереньках к присевшей в углу географичке и дергал ее за рукав, показывая, что надо позвонить: он разевал беззвучно рот и крутил указательным пальцем перед ее лицом, географичка в ужасе смотрела то на него, то на Веру.
Вера выбежала в коридор и заметалась, потом вспомнила, что на первом этаже обязательно должен быть туалет, перелетая через ступеньки, ворвалась в грязную комнатку с одиноким унитазом, раковиной и зеркалом. Впилась в зеркало. На нее смотрела все та же, такая знакомая ей Вера – рот открыт, глаза безумные, – раз… два, три, и еще,.. – морщины на месте.
– Да это же… Это прошлым летом было, – она прислонилась к стене и попыталась отдышаться, – Если бы что и случилось, я бы уже… уже… как это? – на нее вдруг напал смех, повизгивая, она поплелась к выходу, – Зачалась!.. Ой, не могу! Зародилась? Нет, умру от смеха!
– Что это было? – директор сел рядом с географичкой на пол, спрятал дрожащие руки, прислушиваясь к убегающим шагам Веры.
– Я тут курировала дискотеку, они собираются в нашем маленьком кафе, за углом, никаких спиртных напитков, все прилично, простите, – она нервно икнула – Да, только пепси… А над входом висит плакат: «С оружием не входить!»
– Хохма, – устало произнес директор.
– Да, такая хохма. Стоят маленькие ящички с номерками, как в детском саду для обуви, в отделениях – пистолет, нож, кастет, пистолет, газовый болончик, опять пистолет. И два лысых боксера с татуировкой на лбу охраняют. Вот такая хохма.
– Боксеры – это собаки? – спросил директор почти неслышно, он отдышался и расслабился.
Тишина. Геграфичка возилась рядом, потом затихла.
– Нет, – слышно было, как она затянулась и выпустила дым, – боксеры – это такие качки, я их боксерами называю. – Она меланхолично сбросила пепел на брюки директора дрогнув длинной рукой.
– Вы хотите сказать, что мать Сусанны?..
– Запросто. Запросто пристрелила бы нас, будь у нее пистолет. А что мы ей, если разобраться, сделали? Сочинение дочери прочитали!
– А кто такие качки? – директор решил выяснить все до конца.
Она на цыпочках пробежалась по пустому коридору, взмахнула руками, подпрыгнула, сделала шпагат в воздухе, на лестнице перепрыгивала через ступеньки, на улице громко сообщила самой себе: «Никаких автобусов и такси!», шла, напевая, запыхалась, устала, а у самого подъезда на нее с шумом, весь в слезах, вывалился красивый чернокудрый мальчик, он был обут только в одну туфлю, вторую прижимал к груди вместе с плавками, рубашкой и галстуком. Белой бабочкой трепыхался из этого ворота одежды бюстгалтер с золотым крестиком между чашечками, Вера вдруг беззвучно стала тащить к себе этот предмет, не в силах коротко выразить свое возмущение, узнавая купленное ею немецкое белье, мальчик рыкнул, вырываясь, потом бросил всю охапку на землю. И Вера отпустила лифчик.
– Простите. Мне показалось... – но он уже уходил быстро, прихрамывая на ногу в одном носке. – Вы – вор? – спросила она осторожно, подождала. Он уходил, не оборачиваясь, Вера потрогала носком туфли одежду, пожала плечами и поднялась в квартиру.
Пока она раздевалась и сбрасывала туфли с ног вверх, к потолку, она говорила без умолку. Су узнала, что: она – девочка с воображением и тяжелым прошлым, но мальчик Давид пишет лучше, художественные образы у нее гипертрофированно безобразны, что их классная неглупа, но у нее может быть рак легких, что директор – козел и неравнодушен к мальчикам, что у подъезда (кстати, о мальчиках!) она столкнулась с придурком, который тащил ворох одежды, поэтому необходимо срочно показать ей тот лифчик, который подарили Су на день рождения, «такой, стильный». Голая Вера бросилась на кровать, похлопала рукой, подзывая Су. Су тоже сбросила халатик и свернулась рядом, она зажала ладонью рот Веры, потом прижала сверху еще подушку, Вер вырывалась, они поборолись, победила Су.
– Я же не сказала тебе самого главного! Меня чуть не затащил в гостиницу и не изнасиловал какой-то боров командировочный, этот козел сделал все, ну все, что только мог! Он меня унизил! Этот гад вонючий, эта скользкая амеба, ходячий нужник, беременная тварь, – Вера вырывалась, отталкивая руки Су.
– Замолчи, наконец, ты что, заболела?.. – Су удалось сесть верхом, она пару раз слегка шлепнула Вер по щекам. – Прекрати истерику! Как ты можешь говорить такое про мужчин!?
– Это была пережравшая свинья, вздувшийся утопленник, сгнившая бородавка, а не мужчина! И я имела... Полное право, да, полное право!..
– Что? Ты что… это самое?..
– Это самое!
– Вера. Но ты же мне говорила…
– Я же тебе объясняю, что он был…
– Хватит! – перебила Су, – У меня все в порядке с воображением!
– В полном порядке, это так. Ты знаешь, я сначала испытала ужас, а потом облегчение, а теперь просто счастье какое-то, нет, счастье я испытала в школе в туалете, перед зеркалом. Это все твое ненормальное сочинение. Что-то я себя не пойму. Или это из-за того, что сказал таксист? А! Я поняла!
– Ну ты и гадина!
– Я поняла, просто я свободна! Ничего больше не боюсь! И мне все равно, буду я стареть или молодеть, мне теперь на все наплевать!
– Ну-ка подожди, дорогая мамулечка, – Су встала, – не хочешь ли ты сказать, что теперь, вместо молитвы мы будем каждый день орать про беременных свиней и бородавок?! До сих пор мы были вместе, я тебе верила, ты говорила, что это нужно нам обеим! Почему ты теперь все решаешь в одиночку?
– Я все тебе объяснила, я ничего не решаю, так произошло, такие обстоятельства.
– А почему я никогда не могла воспользоваться обстоятельствами? Почему за мной следили с детского сада?!
– Хватит орать на меня, в конце концов! Я твоя мать! Мне лучше знать, что лучше! У меня этот… жизненный опыт!
– Да уж! Твой опыт! На том свете ты никогда не проявляла инициативу в отношениях, зато с удовольствием выслушивала мои приключения. Да ты просто извращенка, и знаешь что? Ты меня предала!
– Замолчи, идиотка, ты порочна по природе, я все время пытаюсь тебе помочь, что тогда, что сейчас. В чем я виновата?! Тогда ты катала по полу мужскую голову, сейчас у тебя из квартиры выскакивают сумасшедшие мальчики с твоим нижним бельем, ты мечтаешь испепелить несчастного мужика за то, что он тебе испортил жизнь семнадцать лет назад, а я, видите ли все решаю сама! Да я просто счастлива, что наконец сорвалась, что так получилось, не придется во всем обвинять мою доченьку!
Обе голые, Вера и Су ходили кругами, в ссоре сбрасывая подвернувшиеся предметы. Наступил вечер, и кто-то громко чихнул рядом.
– Кто тут чихает? Будьте здоровы, – сказали Су и Вера одновременно.
Они увидели открытую дверь и в проеме смешного толстяка с пушком на лысине, с вытаращенными
