командировочным проходить в номер вместе с женщиной, придется говорить об этом, хотя все это знали и так.
Из номера 12 позвонили и потребовали легкий ужин, бутылку вина, коробку шоколадных конфет и ананас.
Администратор тупо посмотрел на телефон, осторожно положил трубку и пожалел о звонке в милицию. Он прошел в маленькую комнатку позади его стойки и аквариума с двумя рыбками, открыл холодильник: он иногда задерживался в гостинице надолго, перекусывал на ходу, а то и спал часа два на огромном кожаном черном диване с устрашающими выпуклостями. Из холодильника на него грустно смотрели два яйца и высохший кусок сыра на бумажной тарелке. Часы, дребезжа, пробили одиннадцать раз.
Администратор набрал резервный номер телефона, ждать пришлось долго, он решил уже, что ему не повезло, когда телефон дохнул в него сонным женским голосом.
– Не верю своим ушам! Ласточка, ты что, дома и одна?
– Какие сейчас времена… Одна, и опять одна! Мужики пошли, – тут Ласточка от души зевнула, – сам знаешь, шваль одна, неужто к тебе одинокий командировочный поскучать завалился?
– Да, я по делу, одевайся по быстрому, только ему не ты нужна, езжай в ресторан, он еще открыт, убей там Михалыча, но отними у него ананас и коробку конфет. Да, и что у тебя в холодильнике?
– Селедка вчерашняя.
– Ладно, оденься прилично, вспомни свой английский, подашь ужин в номер.
Администратор, кряхтя, стал на колени и открыл маленьким ключиком дверцу небольшой тумбочки, достал бутылку вина и консервную банку.
Он варил задумчиво два яйца на электроплитке, когда приехала Ласточка. Она покритиковала его ужин – на двух маленьких тарелочках розовели крабы из банки, присыпанные тертыми яйцами. Администратор знал, что иногда она бывает очень нудная, вот и сейчас, все еще зевая, но при полном косметическом параде, она спорила с ним о понятии “легкий” ужин. Администратор задумчиво осмотрел ананас, он не знал совершенно, что с ним делать, Ласточка предложила нарезать его кругами, торчащей полусухой верхушкой ананаса она ласково прикрыла пустую банку, осмотрела внимательно напоследок поднос и распрямившись и растянув алый рот в огромной улыбке, двинулась к лестнице.
Вол, пыхтя и утирая иногда быстрым движением капли пота с лица, туго затягивал веревками ноги Веры. Она лежала на кровати, на гостиничном покрывале, извивалась, мычала и дико таращила глаза, но ничего поделать не могла: рот ее был перевязан полотенцем, а тело перетянуто веревками туго и неумело. Справившись с ногами Веры, Вол устало сел рядом с ней и почти ласковым движением убрал волосы с ее лба и глаз. Несколько волосинок запутались в мокрых ресницах, тонкий писк или скрежет почудился обоим, они непроизвольно задержали дыхание и замерли, потом Вол убрал-таки волосы от глаз Веры, ресницы ее сомкнулись, выдавившаяся слеза шурша пробежала щеку и звонко тренькнула на подушку.
– Хватит с меня этих твоих штучек! – Вол устал и “терял пространство”, как он иногда объяснял свое плохое самочувствие. – Если бы ты вела себя нормально, сейчас бы мокла в ванной, потом отужинала, а я заказал вино и ананас, и улеглась бы в постель чистая и сытая.
Он внимательно посмотрел на Веру, она, не мигая, уставилась на него и быстро закивала головой.
– Не надо, не надо! Знаю я эти твои штучки, за два дня я толком не спал и не ел, ты все время пакостишь! Вчера!..
Вчера сердце Веры так сильно стало колотиться, что страшный грохот заставил Вола закричать от ужаса, ему казалось, что в его мозг вбивают огромный клин большой деревяшкой, он закрыл руками уши, бросив руль, и они врезались в ограждение на небольшом мосту. Когда она глотала, ее пережеванная еда спускалась по пищеводу с клекотом и чмоканьем, заглушая для Вола все остальные звуки. Так случалось не всегда, но периодичность и причину этого Вол еще не определил.
В первый день их путешествия Вол так расслабился ее восторгом и свободой, что недооценил свои силы. Он просто гулял с ней, ездил и бегал по улицам и в каком-то парке, а надо было заколачивать гвозди, запирать накрепко двери, заклеивать ее рот лейкопластырем, затыкать себе уши ватой, запастись хлороформом и ремнем, едой и выпивкой в пустынной норе самого глупого и неприметного города и стеречь ее, сберегая свои силы для последнего момента.
Вол подошел к кровати и склонился к Вере. И все-таки, когда ему удавалось вот так спокойно ее рассмотреть, он испытывал бешеный восторг. Он ее нашел. Она принадлежит ему. Вол вспоминал свое отчаянье тогда, когда глядя на глупую физиономию ЭлПэ он представлял себе долгие годы старения вместе, долгие унылые годы обвисшей кожи и выцветших глаз. Ведь он мог искать разгадку всю жизнь никчемнейшего ЭлПэ!
Вера умоляюще смотрела на него. Он сел рядом, склонился поближе и неожиданно для себя прошептал ей чуть слышно маленькое двустишие Бодлера на французском. Вера закрыла глаза.
Вол не совсем понял, что произошло, когда тут же кто-то неприятно высоким голосом на отвратительном английском сообщил, что ужин доставлен. Он повернулся к двери, Вера приподняла насколько смогла голову. Вол настолько изумился, что приоткрыл рот: в дверях номера стояла очень высокая женщина в строгом деловом костюме, туфлях на огромных каблуках, волосы ее были зализаны назад, лицо намазано как у японского актера, исполняющего женские роли, а в руках она держала поднос с едой.
– Почему бы вам не постучаться,.. – пробурчал Вол, беря поднос.
– Дверь была открыта, я смотрю – вы заняты подготовкой, постояла немного, не идти же обратно.
– Какой такой подготовкой? – Вол покосился на кровать с Верой. – И потом, почему вы что-то бормочете на английском, ничего не понимаю!
Он с тоской подумал, что затеряться в этом городке им не удастся.
Ласточка ничего не ответила, подошла поближе к Вере и внимательно ее рассмотрела. Задумалась на секунду, потом покачала головой, словно с чем-то соглашаясь.
– Она моложе меня и красивей, – объявила Ласточка оторопевшему Волу. – Но приемов ваших не одобряет, вон, вся зареванная. Предупредили бы, у меня и костюм специальный есть, и цепи, наручники и два крюка. Можно ее хоть покормить? – совершенно невпопад спросила она.
Поскольку Вол молчал как пришибленный, Ласточка развязала полотенце, но веревки трогать не стала, приподняла голову Веры и стала заталкивать ей в рот крабы с яйцом.
– Мужчина – особь недоразвитая, – тихо объясняла она Вере, собирая ложкой у ее рта еду. – Но импульсивная, склонная к фантазированию. Стоит только чуть подыграть, притвориться, что ты в курсе, и можно перехватить инициативу незаметно.
Вера стала отворачиваться, она старалась поскорее все проглотить, чтобы сказать что-то, но Ласточка не собиралась ее слушать, разодрав кружок ананаса, и облизав пальцы, она сосредоточенно проталкивала теперь это в рот Вере.
Вол прошел в ванную и открыл холодную воду. Он обливал голову и шею, фыркал, вдруг будто пол под ним задрожал, страшный звук, потом еще один..
– Нет.. Нет! не смей! – он выбежал в комнату, увидел, что Вера сидит уже с развязанными руками и икает.
Как только она тихонько дергалась, Вол хватался за голову и стонал, ноги его подкашивались.
– Я не… Й-а не хочу… А ик-аю… Не кричи,.. – Вера держалась рукой за горло и опасливо следила за Волом, не замечая восторженно-удивленной Ласточки.
– Слу-у-ушай! А у тебя так со всеми мужиками? – Ласточка захотела развязать Вере еще и ноги, но Вол, преодолевая жуткие волны боли в голове, бросился на кровать, закрывая ее ноги собой.
В номер вошли администратор и полицейский. Они замерли в дверях, не понимая происходящего: с каждой икотой Веры, Вол дергался большим и толстым червяком на кровати и стонал, Ласточка заставляла Веру выпить вино из стакана.
Полицейский осмотрел паспорта поселившихся, выпил немного вина, съел ананас и получил небольшое вознаграждение за беспокойство.
Вера перестала икать, ее развязали и уговорили съесть еще чего-нибудь, Вол при этом, стеная, спрятался в ванной.
Администратор намекнул на поздний час.
Ласточке очень не хотелось уходить от Веры, она посылала ей воздушные поцелуи, подталкиваемая администратором к двери.
