Тут уж, конечно, я быстренько пришла в себя и сразу впала в легкую трясучку от увиденного. На полу в нашей кухне с подозрительной неподвижностью сидит у стены Лизавета, расставив ноги в стороны и завалив голову набок. С закрытыми глазами.
– Это Лизавета, мать Байрона, – поспешно докладываю я. – Она жива?
– Жива.
– А что тут случилось?
– Я уже сказала, что тут случилось, но тебе плевать на то, что я говорю, – спокойно заявила Мамавера. – Проспись, завтра все обсудим.
И ушла из кухни. Я присела перед Лизаветой и наклонилась к ее лицу, чтобы услышать дыхание. Ничего не слышу. Трогать ее страшно, я почему-то уверена, что мне нельзя до рассвета ни разговаривать с Лизаветой, ни прикасаться к ней. Иду в коридор, беру из рюкзака зеркальце и осторожно подношу к ее опущенному носу с изящными ноздрями. Вспотело. Жива.
Иду к маме в гостиную. Она стоит у окна, обхватив себя руками за плечи. Смотрю на ее лицо и только сейчас замечаю две царапины на щеке.
– Она на тебя напала?
– Пыталась поцапаться по-женски, – кивнула мама. – Когда я обозвала ее психопаткой.
– Зачем она приходила?
– Договориться. Чтобы мы тебя связали и завтра утром отвезли в клинику на аборт. Нет, я все могу понять, но когда посторонняя тетка называет с точностью до дня сроки твоей беременности, это, знаешь ли!.. Это меня бесит! Да, – кивнула мама.
В полном ступоре сажусь на диван. Осторожно интересуюсь:
– А она объяснила такое свое желание?
– Объяснила. Параноидальный бред с уклоном в сатанизм.
– А почему она там... без сознания?
– Потому что я ее вырубила.
– Что ты сделала?..
– Я ее вырубила! – повышает голос Мамавера. – Никто не смеет связывать мою дочь и тащить на аборт!
– То есть ты ее... – показываю движение кулаком.
– Не важно как, – отвечает мама.
– Скажи, это важно. У нее останется синяк?
– Нет, конечно, – фыркает мама, будто я сомневаюсь в ее профессионализме. – Никаких синяков. Я повалила ее на пол с захватом руки назад и зажала сонную артерию. Сейчас приедет мой знакомый и увезет... это. Хорошо бы к его появлению вытащить даму на лестницу.
Я закрываю глаза. Она зажала Лизавете сонную артерию!.. Чувствую, как истерикой подбирается хохот. Это как топить лягушку в пруду. Главное, не заморачиваться на тему, где и с кем в этот момент Лизавета решает судьбу своего внука, если я – тут... Или... Нет, я точно тут, я выплыла!
– Эй! Ты меня слышишь? – мама подошла к дивану и села рядом.
– Слышу. Вытащить на лестницу. Зачем?
– Она не должна тебя видеть – вдруг очнется. И человек, который придет ее забрать, тоже не должен тебя видеть. Так надо. Предусмотрительность – залог безопасности. Просто поверь – ее нужно вытащить на лестницу. Поможешь?
– Отличная мысль! – встаю и натягиваю джинсы. – Потащили? Может, сразу на улицу? К помойке.
– Не хами, – строго заметила мама. – Я заготовила коврик.
Завалив Лизавету набок, мы подсунули под нее ковровую дорожку. Потом посадили ее и осторожно оттащили от стены. Мама тащила, а я придерживала голову Лизы, чтобы она не стукнулась, опускаясь.
– Минуточку!.. – бегу в коридор, где я забыла орхидею... как ее?..
В коридоре отрываю головку цветка. Иду в кухню и кладу ее в карман пиджака Лизаветы.
– Это все? – спросила Примавэра.
– Все, – киваю я, смывая с ладони розовую липкую сукровицу.
Мы волоком протащили Лизавету по коридору и через порожек на лестницу. Отдышались, посадили ее у стены, а тут и знакомый мамы приехал.
Он выходил из лифта, когда Примавэра дала мне знак зайти в квартиру. Я все равно слушала под дверью. Сначала – обмен любезностями. Из полезной информации – они не виделись много лет. Потом обсуждение сценария. Мужчина этот как бы нашел Лизавету в подъезде и решил отвезти ее в больницу. В машине он должен сунуть ей под нос нашатырь, чтобы она очнулась, выслушала эту историю и сама решила – в больницу ей ехать или домой. Если в больницу, он везет ее туда и слушает внимательно все, что Лизавета скажет в приемном отделении. Если домой, то дальше по сценарию – объяснение с мужем или сыном, если они...
– Их нет дома, – сказала я из-за двери. – И не будет еще долго.
– Лилька, закрой дверь! – приказала невидимая Мамавера.
И не подумаю.
– Выросла? – спросил невидимый мужчина. – Красивая? Как ты или красивей?
– Сам донесешь до машины? – уклонилась от ответа мама.
И после недолгой возни она затащила освободившийся коврик домой.
– Отлично, – заметила я, снова начав раздеваться. – Кто он? Чистильщик?
– За кого ты меня принимаешь? – прищурилась Примавэра.
Я залезла в ванну и блаженно ждала в горячей воде, пока пена вокруг поднимается огромным комом. Пришла мама, села на краешек ванны и демонстративно затянулась сигаретой.
– Мы уже дома курим? – упрекнула я.
– Больше – никакого вранья. Согласна? Я не буду читать тебе лекции о плохих привычках.
– Это удобно – не читать таких лекций человеку, который не курит, – вздохнула я.
– А может, ты колешься, нюхаешь и уж точно – не пользуешься презервативами, – выдала Примавэра и вдруг спросила: – Отличишь гашиш от «золотой пыли»? – заметив выражение моего лица, она удовлетворенно кивнула: – Вот видишь! А я отличу.
Смотрю на ее усталые глаза, на темные круги под ними и спрашиваю:
– Мам, а как тебя зовут?
Примавэра медленно загасила сигарету в раковине и улыбнулась:
– Это важно?
– Тебя зовут Марина, да? Марина Яловега?
Она молча кивает и пристально смотрит на меня:
– Вы что, вскрыли коды Службы безопасности?
– Коды мы так или иначе узнали, но это мало помогло. В архив с актами идентификации мы не попали.
Мама закрывает глаза и сидит, покачивая головой. Потом устало спрашивает:
– И это все ты проделала, чтобы узнать мое настоящее имя? Почему тебе вообще пришло в голову его искать?
– Могила Марины Яловеги рядом с могилой отца, – я решила не распространяться о Верочке, чтобы к маминым ужасам на тему наркотиков и опасного секса не добавился еще один – белая горячка.
– Откуда ты знаешь, где его могила?
– Вот... Узнала. Мам, ты тоже должна знать. Байрон и его отец – Вениамин Бирс поехали к себе на дачу ломать беседку. По моей просьбе. Я думаю, что они сегодня ночью найдут под нею останки женщины и ребенка.
– Потрясающе!.. – прошептала мама. – И кто эти женщина и ребенок?
– Это... Мам, встань с ванны и сядь на табуретку, – я подумала, вдруг она упадет в мою пену, когда услышит. А мне самой прятаться нужно будет.
– Нет уж, я лучше постою, – мама встает.
– Ладно. Это Вера Андреевна Бондарь и ее дочка Верочка. Извини. Так получилось, – я вдыхаю воздух и опускаюсь с головой под воду, потому что в данный момент прятаться больше негде.
