Книга Дины

— Почему ты так сурова, Дина? — прошептал он и приблизился к ее губам, словно боялся, что ветер унесет ее ответ.

— Так нужно. А вот ты жестокий человек. Обещаешь и обманываешь, не приезжаешь… Заставляешь ждать и томиться в неведении.

— Я послал подарки.

— Но даже не написал, от кого они!

— Тогда было нельзя.

— Может быть. Но это жестоко!

— Прости!

Рукой с нарывающим пальцем он поднял ее лицо за подбородок. И вдруг, смутившись своей грубой руки, опустил ее.

— Я была в тюрьме в Трондхейме и спрашивала о тебе. Там для тебя оставлено письмо.

— Когда это было? — Его слова унес ветер.

— Год назад. Я ездила в Берген… Ты не был в Бергене?

— Нет, я был на берегах Финнмарка и смотрел, как англичане играют с порохом.

— И тоже играл с порохом?

— Да, — честно ответил он.

— Ты хоть думал о чем-нибудь?

— Все время.

— О чем?

— Например, о Дине Грёнэльв.

— Думал, но не приехал.

— Да.

— У тебя были более важные дела?

— Да.

Она вдруг с яростью ущипнула его за щеку, потом поддала ногой камень так, что он попал Лео в щиколотку. В лице у него не дрогнул ни один мускул. Он только передвинул ногу. И, сняв шляпу с ее головы, надел на свою.

— По-моему, ты занимаешься какими-то темными делишками.

Она процедила это сквозь зубы, как судья, удивленный внезапным сопротивлением человека, которого собирался осудить. Лео долго испытующе смотрел на нее. И улыбался.

— Что же ты собираешься предпринять?

— Собираюсь все выяснить! — отрезала она. Неожиданно он начал читать стихотворение, которое переводил ей в последнюю ночь, когда был в Рейнснесе.

Играет и воет, как зверь молодой,

Завидевший пищу из клетки железной;

И бьется о берег в вражде бесполезной,

И лижет утесы голодной волной…

Вотще! нет ни пищи ему, ни отрады:

Теснят его грозно немые громады.

Дина сердито смотрела на него.

— Это описание реки, помнишь? — сказал он. — Пушкин сопровождал русские войска в Турцию. Я тебе рассказывал…

Она мрачно смотрела на него. Кивнула.

— Ты похожа на дикую реку, Дина.

— Ты просто смеешься надо мной, — упрямо сказала она.

— Нет… Я пытаюсь найти с тобой общий язык.

Я Дина. Стихотворение Пушкина — это мыльные пузыри, которые вылетают у Лео изо рта. Его голос заставляет их держаться в воздухе. Долго. Я насчитала двадцать один пузырь. Потом они лопнули, и брызги упали на землю. А мне пришлось заново все обдумывать.

Уже по дороге обратно она спросила, куда он теперь направляется.

— В Трондхейм, — ответил он.

— И по пути нигде не остановишься?

— Нигде.

— Тогда можешь забрать там в тюрьме свою книгу с подчеркнутыми словами! — с торжеством сказала она. — Я знаю, она имеет отношение к твоим темным делишкам, о которых ты не рассказываешь. Из-за которых не написал письма и не подписал своего имени на подарках. Я спрашивала о тебе, но никто про тебя даже не слыхал.

— А кого ты обо мне спрашивала?

— Русских моряков. Бергенских торговцев. Управляющего тюрьмой в Трондхейме.

Он в изумлении не сводил с нее глаз.

— Зачем? — прошептал он.

— Затем, что у меня была твоя книга, я хотела ее тебе вернуть.

— И из-за этого ты доставила себе столько хлопот в Бергене и в Трондхейме?

— Да. Теперь ты сможешь получить ее обратно.

— Так я и сделаю, — спокойно сказал он, но голос у него дрогнул. — Кому ты ее оставила?

— Управляющему.

Он на мгновение нахмурился:

— Почему?

— Потому, что не хотела больше держать ее у себя.

— Но почему ты отдала ее управляющему?

— А кому же еще? Но пакет запечатан сургучом. — Она усмехнулась.

— Я ведь сказал, что ты можешь оставить ее себе.

— А я не хотела держать ее у себя. Да и ты так ею дорожил…

— Почему ты так решила?

— Потому, что ты притворился равнодушным.

Наступило молчание. Он остановился и долго не спускал с нее глаз.

— Тебе не следовало этого делать, — серьезно сказал он.

— Почему?

— Этого я не могу тебе объяснить.

— Управляющий твой недруг?

— Я не уверен, что Пушкину у него будет хорошо…

— Ты его знаешь?

— Нет. Перестань меня допрашивать, Дина! Она быстро подошла и влепила ему пощечину.

— Зря ты меня ударила, Дина. Ни людей, ни животных бить нельзя.

Лео медленно пошел вниз, в правой руке он держал шляпу. Левая, как остановившийся маятник, висела вдоль туловища.

Дина не двинулась с места. Не услышав ее шагов, он остановился и позвал ее.

— Можешь сколько угодно напускать на себя таинственность! — крикнула она.

Шея у нее вытянулась, как у гусыни, которая уворачивается от ножа мясника. Крупный нос был похож на клюв. Солнце разорвало тучи. Ветер усилился.

— Ты ездишь повсюду и привязываешь к себе людей. А потом исчезаешь и не подаешь признаков жизни! Что ты за человек? Кто ты? Что за игру ты ведешь?

— Спускайся сюда, Дина! Нечего кричать оттуда!

— Где хочу, там и стою! Сам иди сюда!

И он пришел. Как будто уступил ребенку, которого сам же чуть не довел до слез.

Они стали спускаться, прижавшись друг к другу.

— Ты редко плачешь, Дина?

— Не твое дело!