— Сережка… — оробев, тихо промолвил мальчик.
— Не пойдет! — решительно заявил хозяин. — Вид у тебя жалостливый. Будешь Исусик! Запомнил?
Татуированный весело заржал, крутя головой.
— Вот этот, — показал на него Антоний, — Павел. Он у нас бешеный, если что не так — прибьет. Потому всегда его слушайся, делай, что велит. А меня зови Николай Петрович. Я не Пашка, я добрый, но в меру! Спать будешь в маленькой комнате, там кровать пустая есть. И не вздумай куда сбежать — на дне моря сыщу. Так-то… Иди помоги по хозяйству.
Сергуня понуро поплелся следом за Павлом на кухню, где хозяйничала неразговорчивая полная женщина, готовя обед.
Жизнь снова повернулась. Только к лучшему ли?
Информация заслуживала внимания. В ней указывалось, что некий иностранный корреспондент (называлась его фамилия и газеты, с которыми он сотрудничал), находясь в одном из московских ресторанов и будучи в состоянии сильного подпития, слезно и громко жаловался своему приятелю, что все русские попы — сродни древним колдунам, и цивилизованному человеку просто невозможно с ними иметь ничего общего, поскольку им всегда будут более дороги деревянные сохи и квас, чем протянутая для помощи дружеская рука сильных мира сего.
Прочтя эти слова, Айвор Янович невольно улыбнулся — ничего себе «штиль» у господина журналиста, надо же было столь выспренно загнуть. Или это «творчество» сотрудника, подготовившего информацию? Так, посмотрим, о чем шла речь дальше.
Отвечая на вопросы своего приятеля, корреспондент вкратце рассказал, что посещал митрополита Московского, Коломенского и Крутицкого и имел с ним беседу. От подробностей нетрезвый иностранный гость воздержался.
Айвор Янович тут же подчеркнул остро отточенным красным карандашом строчку о беседе с митрополитом. Западная пресса проявляет повышенный интерес к ограблению церквей? Или тут преследовались иные цели? Почему журналист упомянул в разговоре о «протянутой дружеской руке»? Неужели состоявшаяся с митрополитом беседа так подействовала на экспансивного писаку, что тот после нее нализался до чертиков? Отчего бы вдруг? Об ограблении церквей газетчик мог написать и без бесед с представителем духовенства — на Западе много чего разного пишут о нашей стране, ни с кем предварительно не беседуя и не советуясь. Значит, дело в другом. Но в чем? Что же так расстроило иностранного гостя, заставив его потерять контроль над собой? Не он ли и пытался «протянуть руку»? Но разве это входит в компетенцию журналистов, пусть даже представляющих самые солидные издания? Если он говорил об этом, то его наверняка уполномочили, но, судя по реакции, предложение осталось без ответа или ответ был резко отрицательным. Потому господин корреспондент с расстройства и глушил спиртное, что не смог добиться результата, ожидаемого его хозяевами? Правдоподобно? Вполне, но это еще не доказано.
О хищении ценностей корреспондент мог узнать разными путями — газетчики народ общительный и пронырливый, особенно западные, не брезгующие собирать любые слухи и сплетни. Хорошо, допустим, узнал, пошел в ограбленную церковь, порасспросил, увидел сам и написал бы. Так нет, он добивается встречи с митрополитом — получить официальное подтверждение и узнать, как тот оценивает произошедшее. Но при чем здесь тогда «дружеская рука помощи», что стоит за этими неосторожно брошенными за ресторанным столиком словами — еще одно направление, в котором вознамерился действовать противник, пытаясь склонить духовенство обратиться за помощью и поддержкой к Западу? И надо ли полагать, что началось «прощупывание» — насколько реально добиться здесь успеха?
Что же, это может быть одной из версий. Корреспондент — лицо не дипломатического ранга, способен наговорить сорок коробов, а о вмешательстве во внутренние дела суверенного государства речь вести трудно — отвертится: меня не так поняли, я только лишь предположил в ходе беседы, а что, если бы вы… и так далее. Потому-то его и могли использовать в роли некоего разведчика настроений умов, ищущего путей возможных компромиссов или сделок. Разведчика…
А почему нет? Почему нельзя предположить, что здесь неожиданно проявилось еще одно, ранее недостающее звено в цепи? Разведка Империи подбирает себе как исполнителей некоего замысла врангелевских офицеров и засылает их в Россию с заданием ждать приказа о начале действий, а пока заводить знакомства в уголовной среде; потом совершаются дерзкие ограбления церквей, похищаются иконы, имеющие большое историческое и художественное значение, и другие ценности, которые должны быть обращены в деньги и использованы для поддержания контрреволюции и вражеской агентуры; предпринимается попытка вызвать крестьянские волнения, будоража народ рассказами о жутких злодеяниях, о разграбленных в первопрестольной и белокаменной Москве церквах. Уже есть сообщения, что в ряде губерний неизвестные люди, называющие себя странниками (никого из них пока еще не удалось задержать, ну да это дело ближайшего времени), пытались вызвать в деревнях недовольство. Правда, из этого у них мало что получилось, но почему такой факт не может встать в одну шеренгу с остальными?
Тогда и «дружеская рука» к месту: почему бы разведке Империи не попытаться дискредитировать советскую власть обращением высших сановников Русской Православной Церкви за помощью к Западу? Если вдруг ничего не получится — тоже не беда, есть возможность писать во всех газетах о происходящих в России событиях и всячески поддержать эмиграцию в ее потугах выбрать себе собственного митрополита. Он-то и будет еще одной ставкой разведки Империи — есть митрополит, значит, со временем будет и патриарх! А верующие, живущие в Советской России, должны слушать своего пастыря, а коль он вещает пастве из-за рубежа, то вполне ясно можно предположить, каковы будут его призывы, к чему начнет он склонять паству, куда ее поведет. Хитро задумали, господа!
Вот куда тянутся нитки от пьяного разговора иностранного корреспондента со своим приятелем в одном из московских ресторанов!
Похищение икон тоже не случайно: хотят лишить нас прошлого, воруют исторические ценности, надеясь тем самым нанести еще один удар. Бьют сразу по нескольким направлениям — пытаются оттолкнуть крестьян, в большинстве своем людей религиозных, от новых начинаний советской власти, раздуть пропагандистскую шумиху, подкормить белое отребье…
И действовать стали еще более активно, раз добрались уже до предложений протянуть «дружескую руку».
Айвор Янович снял телефонную трубку, набрал внутренний номер.
— Сергей Иванович? Здравствуйте… Вот о чем хочу спросить: есть ли возможность поинтересоваться жизнью известного вам корреспондента до приезда в нашу страну? У меня родилось интересное предположение, и хочется узнать, подтвердится оно или нет… Секретов не делаю, сразу рассказываю: проверьте, не работал ли этот журналист преимущественно в тех местах, которые очень интересовали в то время разведку Империи, или, может быть, он, незадолго перед возникновением такого интереса, посещал определенные города и страны? Любопытно было бы проследить, с кем он там виделся, как развивались события потом… Ну, о чем говорил, мы, конечно, не узнаем, можем только догадываться. Чем скорее будет готова справка, тем лучше. Спасибо, буду ждать.
Положив трубку, Айвор Янович еще раз перечитал информацию и подчеркнул красным карандашом слова о «дружеской руке». Если он не ошибся в своих предположениях, разведка Империи сделала свой очередной шаг. Надо будет приглядеть за господином журналистом, поинтересоваться, с кем он здесь общается, где бывает, зачем. Среди его знакомых могут оказаться очень интересные для нас люди, и кто знает, вдруг от них потянется ниточка на юг, к уже известной явке в Екатеринославе.
Скоро, очень скоро может понадобиться эта, до поры до времени не потревоженная, взятая под пристальное наблюдение, явка. Помня о разговоре с председателем ВЧК, Айвор Янович искал сотрудника, способного включиться в контроперацию и успешно продолжить ее на новом этапе. Уже были отобраны несколько кандидатур, начали яснее вырисовываться структура замысла и план новой операции…
В двадцатые годы И.Н. Якимов, в то время ответственный работник Центророзыска, а впоследствии профессор Московского университета, в своей работе «Современное розыскное искусство» писал:
«…Розыскное искусство должно быть отнесено к числу труднейших искусств, так как оно своим
