— Есть, есть, — заверил Яровитов. — В море отдам. — Ему хотелось как можно скорее покинуть Крым и очутиться подальше от стражников Азис-мурзы и его вездесущих шпионов.
— Ладно, — смилостивился Умар и повел к фелюге.
Она оказалась старой и грязной, с драным парусом и такими щербатыми бортами, словно их грызли неведомые морские чудища с огромными зубами. Около скрепленной брусом мачты возился одетый в лохмотья матрос, рядом дремали еще двое. За кормой болталась на причале лодка.
— Отчаливаем! — заорал Умар. — Живо на весла! Макар полагал, что ему предложат разместиться в каюте на корме, но хозяин фелюги указал на сети, сваленные на носу:
— Там сиди.
Пришлось устроиться на сетях. Повинуясь сердитым окрикам Умара, матросы оттолкнули фелюгу от причала и спустили весла на воду. Пробравшись между гребцами, хозяин подошел к гонцу и требовательно протянул грязную ладонь:
— Давай деньги! И говори, куда плыть? Я думаю, тебе совсем не нужно в Гезлев.
— Ты прав, — согласился Макар.
Он запустил руку под халат, достал из кошелька пять золотых и положил на ладонь Умару. — Высади меня как можно ближе к Азову.
— Вот как? — Лицо хозяина фелюги помрачнело. — Я мало взял с тебя. Добавь еще три монеты. За риск.
Решив не спорить с вымогателем, гонец отдал еще три золотых. Умар сразу повеселел и приказал поднять парус. Казалось, золото вливало в него новые жизненные силы, придавало бодрости. Он даже начал мурлыкать какую-то песенку.
Постепенно берег превратился в узкую туманную полоску, едва видневшуюся по левому борту. В открытом море парус громко хлопал, горбом вздуваясь при каждом порыве свежего ветра. Как ни странно, старая фелюга имела довольно приличный ход и легко скользила по волнам. Матросы бросили весла и сгрудились на корме, что-то обсуждая со своим капитаном. Убаюканный мерным покачиванием суденышка, уставший после бессонной ночи, Макар незаметно задремал.
Когда он открыл глаза, солнце уже садилось, прощально вызолотив высокие перистые облака на небе. Ветер изменил направление, и фелюга шла галсами, с шипением разрезая воду острым носом. Полоска далекого берега казалась совсем черной, с редкими точками мерцавших, как искры, огоньков. Яровитов сел и энергично растер ладонями лицо, чтобы прогнать остатки сна. Интересно, прошли уже пролив?
Умар стоял у руля, а матросы управляли парусом, стараясь не дать ускользнуть переменчивому ветру. На краю моря ярко алела полоска зари, а на темном куполе небес зажигались звезды. Скоро стало совсем темно. Хозяин фелюги передал руль матросу, пробрался на нос и сел рядом с гонцом.
— Зачем тебе в Азов?
— Дела, — пожал плечами Макар, не желая вдаваться в подробности. Но в душе уже шевельнулся и настороженно поднял голову червь сомнения, отчего это вдруг Умара интересует, зачем ему надо в Азов?
— Мы можем не вернуться оттуда. Дай нам еще десять монет, — неожиданно потребовал Умар. — Или у тебя больше нет золота?
Яровитов понял, что совершил непростительную ошибку, согласившись расплатиться сразу: теперь этот вымогатель будет требовать все новых и новых подачек.
— Хорошо, вы получите еще пять монет, когда придем на место, — нехотя согласился он.
— Нет, десять! — продолжал настаивать капитан фелюги.
— Ладно, но я расплачусь только в устье Дона.
Из-под паруса вынырнули два матроса и стали прислушиваться к спору. Яровитов почувствовал себя неуютно, а Умар, ощутив молчаливую поддержку приятелей, вновь перешел в атаку:
— А если ты нас обманешь? Покажи золото!
Матросы придвинулись ближе. Дело приобретало дурной оборот.
— У тебя есть, чем заплатить, или нет? — Умар уже вопил, все больше распаляясь от собственного крика. — Давай деньги, не то мы спустим парус и выкинем тебя на берег. Добирайся, как знаешь!
В руках одного из матросов появился обломок весла, а другой вытащил тускло блеснувший нож. Плавание могло закончиться значительно раньше, чем предполагал гонец. Морские бродяги обезумели от жадности, и отдать им оставшиеся монеты равносильно самоубийству. Но и не отдать — то же самое.
Внезапно Умар прыгнул на Яровитова, схватил за горло и повалил — цепкие пальцы сжали шею Макара, перекрывая дыхание. В ноздри ударил запах давно немытого тела и перегара.
«Да он пьян», — отстранение подумал гонец, пытаясь сбросить с себя разъяренного Умара, но тот вцепился как клещ. Макар резко двинул его коленом в промежность, оторвал от горла жадно сомкнувшиеся руки и отпихнул его. Тут в свалку ринулись матросы. Гонец еле увернулся от размашистого, нацеленного в голову удара обломком весла и вскочил на ноги. Ухо обожгло ударом вскользь проехавшегося по лицу кулака, а сбоку наскакивал матрос с ножом, грозя выпустить кишки. Бродяги явно решили угробить пассажира, чтобы завладеть его золотом: зачем долго болтаться в море, если можно получить все сразу?
Макар быстро присел и кинулся в ноги матросу с ножом. Тот перелетел через спину гонца и крепко приложился головой о фальшборт. Но Умар уже успел немного отдышаться и вновь решительно полез в драку. Не отставал от него и второй матрос, сжимавший в мускулистых руках обломок весла. Яровитов сделал обманное движение, и его кулак впечатался в нос матроса. Тот рухнул на дно фелюги и притих. Капитан шустро юркнул под парус и завопил, призывая на помощь стоявшего у руля приятеля.
Медлить было нельзя: за спиной тяжело ворочался первый матрос, нашаривая выпавший из руки нож. Впереди готовились к нападению еще два противника. И Макар, торопливо перекрестившись, прыгнул за борт…
Глава 10
На закате следующего дня беглецы увидели с вершины горы родной городок Богумира. Открывшаяся их взору картина завораживала своей красотой. Протекавшая в долине река, изящно извиваясь, с трех сторон опоясывала утопавшие в зелени холмы, а высокие крутые скалы превращали городок в естественную неприступную крепость. Сверху были хорошо видны красные черепичные крыши домов, прилепившихся друг к другу или один над другим, свесившихся над обрывами, вползавших по крутым склонам скалистых холмов или спустившихся совсем близко к зеркальной поверхности реки. Дома образовывали лабиринты улочек, которые переплетались, плутали или совершенно неожиданно заканчивались тупиками. Заходящее солнце бросало красноватый отблеск на купол спрятавшейся между домами приземистой церквушки. Казалось, перед усталыми, голодными путниками приоткрылись врата рая, за которыми их ждал долгожданный приют, полный тишины и покоя.
— Вон мой дом! — радостно воскликнул болгарин.
— Где? На вершине холма? — уточнил обстоятельный Кондас.
— Да нет же, нет. Вон там, на окраине, у реки, — показал Богумир.
— Какая маленькая часовня, — удивленно протянул Жозеф.
— Это не часовня, а храм, — немного обиженно поправил болгарин. — А маленьким он кажется только издали.
— Но он не выше окружающих домов, — возразил француз.
— Турки запрещают строить высокие церкви, — объяснил ему Тимофей. — Янычар встает ногами на седло и вытягивает вверх руку с саблей. Такова должна быть высота храма.
— Зато их минареты упираются в облака, — зло сплюнул Сарват.
Стон Яцека вернул их к действительности. У раненого опять поднялся жар, он метался в бреду, шепча сухими потрескавшимися губами непонятные слова. На щеках поляка горел лихорадочный румянец. Арнаут взял больного на руки и первым начал спускаться в долину. За ним последовали остальные.
— Слушай, а турки там есть? — Кондас задал мучивший всех допрос.
За время отсутствия Богумира селение значительно выросло, и в нем мог появиться турецкий гарнизон. Тем более что оно представляло собой маленькую, построенную самой природой крепость.
— Раньше не было, — ответил болгарин.
