— Хорошо, что дом на окраине, — заметил Жозеф. — Нас никто не увидит.
— Скоро совсем стемнеет, — успокоил товарищей Богумир. — Лишь бы мои родные были живы и здоровы.
Солнце скрылось за горами. Быстро начали сгущаться сумерки, повеяло ночной прохладой. В окнах домиков зажглись тусклые огни, казавшиеся беглецам путеводными маяками. Вскоре они вышли к реке. Широкая и полноводная, она быстро бежала в каменистых берегах, сердито наскакивая на гигантские валуны, выставившие на стремнине свои мокрые покатые спины. И нигде не видно моста.
— Здесь был брод, — Богумир побежал вдоль кромки воды и через несколько минут радостно закричал: — Нашел! Давайте сюда!
На счастье, брод оказался мелководным, но и там вода доходила почти до колен, а сильное течение затрудняло переправу. Жозеф оступился и упал. Тимофей успел подхватить его и помог выбраться на берег. Растянувшись цепочкой, в середине которой шел Сарват, держа раненого Яцека на руках, начали подниматься к домикам. Шагавший впереди Богумир отыскал тропку, ведущую к родному очагу, и заторопился, не в силах сдержать волнение. Увидев свет в окнах своего дома, он сдавленно вскрикнул, одним махом перескочил через низкую изгородь, взбежал на крыльцо и постучал. В окне мелькнула чья-то тень, потом за дверью послышался старческий кашель.
— Кого послал Господь?
— Это я… Отвори, отец! — прерывающимся голосом откликнулся Богумир.
— Какой я тебе отец, — сердито проворчали за дверью. — Чего нужно?
— Отец! — Болгарин забарабанил по доскам кулаками, — Я вернулся! Где Злата? Отец!
Дверь распахнулась, и на пороге появился сгорбленный старик с вислыми седыми усами. Одной рукой он держался за косяк, а другую прижал к сердцу.
— Богумир? — неуверенно произнес он. Протянул дрожащую руку и провел ею по лицу сына. — Богумир! Боже!
Богумир стиснул отца в объятиях, прижал к груди. Но тот слабеющими глазами успел заметить во дворе неясные тени и резко отстранил сына:
— Кто это?
— Мы вместе бежали от турок, — успокоил его Богумир. — Пошли в дом. А Злата?
— Она здесь, здесь, — вытирая ладонью слезы, ответил старик. — Да пошли в дом. Скорее, пока никто не увидел.
Но тут на крыльцо выскочила девушка и бросилась на шею Богумиру. Плача и смеясь, она гладила его длинные спутанные волосы, говорила какие-то непонятные ласковые слова и часто, почти как ее полуслепой отец, ощупывала его плечи, словно хотела убедиться, что перед ней живой человек, а не призрак канувшего без вести брата.
Наконец все вошли в дом, состоявший из двух смежных комнат. Первая служила кухней и столовой. В ней был большой, сложенный из дикого камня очаг. Раненого Яцека уложили на лавку, и Злата вздула огонь. При свете каганца Тимофей увидел, как красива сестра Богумира: чистая белая кожа, заплетенные в косы темные волосы, большие карие глаза, тонкий нос и пухлые алые губы. Девушка заметила устремленные на нее восхищенные взгляды незнакомых мужчин, немного смутилась, но тут же принялась хлопотать вокруг раненого.
— Надо кусок чистого полотна, и хорошо бы дать ему выпить чего-нибудь теплого, — попросил Тимофей.
— Сейчас, сейчас все будет, — подбрасывая в разгоравшийся очаг тонкие поленья, заверил старик. — Меня зовут Славчо, или, как принято у нас, бай Славчо. А кто вы?
Богумир представил товарищей и коротко рассказал, как разбился на скалах галиот.
— А мы давно считали тебя погибшим и оплакивали, — помогая снять с Яцека пропитавшиеся потом и кровью лохмотья, призналась Злата.
— Говорят, тот, кого заживо отпели, проживет сто лет, — пошутил Головин и, склонившись над Яцеком, понюхал рану. Место разреза вспухло и покраснело, но, к счастью, гнилостного запаха не ощущалось. Это давало надежду, что все может обойтись благополучно.
Сарват скромно опустился на корточки в углу, стараясь никому не мешать. Жозеф пристроился поближе к огню, чтобы просушить одежду. Кондас, Тимофей и Злата занимались раненым. Богумир помогал отцу. Они повесили над огнем котел с водой, а потом бай Славчо принес остатки похлебки, овощи, немного хлеба и сыра. Сбегал в погреб за кувшином вина.
— Наверное, будет дождь, — вернувшись, сообщил он. — Все небо заволокло тучами.
Рану Яцека промыли виноградной водкой и смазали топленым маслом. Наложили повязку из чистого полотна. Бережно поддерживая голову поляку, Злата напоила его теплой похлебкой.
— Где же его так? — участливо спросила она.
— На дороге, у перевала, — ответил Богумир. — Кстати, турки здесь есть?
— А где этих собак нет? — зло сплюнул Славчо. — Но вы не бойтесь, они далеко, там. — Он махнул рукой в сторону гор.
Однако осторожный Кондас не успокоился, пока точно не выяснил, что в городке нет турецкого гарнизона, и что турок здесь последний раз видели больше недели назад, когда они приезжали собирать харадж — налог, который ввели для иноверцев в покоренных странах.
Бай Славчо развел водой немного вина и дал выпить очнувшемуся Яцеку. Поляк поблагодарил слабой улыбкой и провалился в сон.
— Пусть спит. — Старик укрыл его старой шерстяной накидкой. — Сон даст ему силы. А вы садитесь к столу.
Изголодавшиеся беглецы жадно набросились на скудное угощение. Жозеф похвалил вино и сыр, Сарват молча ворочал челюстями. Кондас, утолив первый голод, расспрашивал Славчо о житье-бытье. Слушая их, Тимофей разглядывал жилище отца Богумира и думал, что вряд ли здесь удастся получить одежду и оружие, — все вокруг свидетельствовало о бедности хозяев, едва сводивших концы с концами. Конечно, беглецов здесь укроют и обогреют, поделятся с ними последним куском хлеба, но… Стоит ли обременять добрых людей и подвергать их опасности? Не лучше ли потихоньку разойтись каждому в свою сторону, сохранив в душе искреннюю благодарность баю Славчо и его дочери? Им и так придется оставить у себя поляка до тех пор, пока он не поднимется на ноги.
Далеко над перевалом прокатился первый раскат грома, в темном небе блеснула молния. Все подняли головы и подумали, как хорошо, что в эту ненастную ночь они под крышей гостеприимного дома, где жарко пылает очаг, а на столе стоит глиняный кувшин с вином.
— Пора спать, — ни к кому не обращаясь, сказал Жозеф.
— Я постелю. — Злата поднялась и ушла в смежную комнату.
По крыше застучали первые капли дождя. Сначала робко, а потом все сильней и сильней, пока их стук не превратился в барабанную дробь ливня. Пожелав хозяевам доброй ночи, беглецы улеглись на полу, оставив Богумира с отцом и сестрой.
Усталость быстро взяла свое: Тимофей задремал, убаюканный мерным шорохом дождя, — гроза проходила стороной, ливень постепенно превратился в мелкий моросящий дождичек, но за окном все еще сверкали сполохи молний. Рядом посапывал грек, с другой стороны лежал Сарват, а у порога устроился неунывающий Жозеф — он уже успел выпросить у Златы шнурок и стянул им на затылке свои длинные, давно не знавшие ножниц волосы. Сквозь сон Головин слышал глухой голос Богумира, рассказывавшего о своих скитаниях по свету, жалобные причитания его сестры и ругань бая Славчо, проклинавшего османов. Возбужденный нежданной встречей с сыном и выпитым вином, старик говорил излишне громко. Злата одергивала его, чтобы не мешал усталым гостям отдыхать.
Но Славчо никак не мог успокоиться и вновь начинал рассказывать, как турки в прошлом году собирали налог крови — девширме, — от каждых сорока дворов по одному пятилетнему мальчику, чтобы увезти детей в Константинополь и воспитать из них кровожадных янычар. Сколько было пролито материнских слез, как сжимались кулаки отцов! Многие после этого ушли в горы и пополнили ряды юнацких дружин, постоянно тревоживших захватчиков. Конечно, юнаки молодцы, честь им и слава, но разве скинуть им без помощи русских ненавистное иго?
Внезапно в шум дождя за окнами и гул голосов в соседней комнате вплелся новый звук — где-то
