Лучше бы она этого не делала. Костя дернулся к ней и пророкотал:
– А ты вообще молчи, бестолковая девчонка. С тобой дома будет разговор особый!
– Не сердись на нее. Она очень переживает. Она думала, что ты мог бы оставлять их одних, она бы справилась, – пыталась достучаться до него я, но он был глух.
– Я ее одну не оставлю, пока ей паспорт не выдадут. И даже после этого. Совсем без матери распоясалась. Меры никакой не знает. Как я должен работать, если не могу теперь спокойно из дома выйти? А вдруг она еще какой трюк выкинет?
– Я думаю, что больше она ничего такого не выкинет. Ей самой досталось по полной программе, верно, Даш? – подмигнула я ей.
Она улыбнулась сквозь слезы и кивнула.
– Не защищай ее, ты ее не знаешь.
– Нет, я знаю ее вполне. И она очень даже хорошая девочка.
– Нет, она невозможная. Знаешь, – вдруг сказал он, – а я прекрасно понимаю, почему ты от меня ушла. Кто захочет возиться с такой кучей проблем ради того, чтобы быть со мной? Эти дети кого угодно с ума сведут. Я сам еле держусь, чтобы иногда не наподдавать им обоим. Так что ты все сделала правильно. Ты молодая, красивая, умная. Ты заслуживаешь лучшего, чем такая сомнительная радость, как я. Я желаю тебе только счастья, пусть все у тебя будет хорошо. Так, ну, вы готовы?
– Подожди! – попыталась остановить его я, но он меня уже не слушал.
– Алеша, обувайся. Даша, не забудь свой рюкзак. Так, где ваши сапоги.
– Они на батарее, в комнате. Костя, послушай…
– Спасибо тебе, Саш, что нашла их. Волосы дыбом встают, как подумаю, что могло произойти.
– Я тоже перепугалась ужасно. Костя! Я совсем не счастлива без вас. Послушай меня! Я хотела сказать тебе, что я…
– Саш, только не надо признаний, – вдруг твердо сказал он и сжал мое запястье. – Это ничего не значит, это досадный момент, случайность. Обещаю, что мы больше никогда не побеспокоим тебя.
– Но ты меня не беспокоишь. Я такая дура, я так ошибалась. Я лишь сегодня поняла…
– Ничего ты не поняла. Любовь – это только пшик. Вот она была – вот нет. А проблемы остаются. Зачем они тебе, верно?
– Нет, неверно! – смахнув со щек слезы, замотала головой я. – Неверно!
– В любом случае я ни к чему больше не готов, – грустно проговорил он. – Мне нужен покой, понимаешь? Ты понимаешь меня?
– Ты считаешь, что у нас нет никаких шансов? – всхлипнула я. – Совсем никаких?
– Совсем. Ты ушла, ты сделала свой выбор.
– Да, но я же думала, что ты…
– Что я? Ну что я?
– Что ты не любишь меня, – прошептала я.
– Что ж, ты ошиблась. И я ведь не давал тебе никакого повода так думать. Я любил тебя, очень любил. Но теперь это дело прошлое. Надеюсь, что у тебя все сложится. Рад был тебя повидать, – коротко кивнул он и вышел, неся на руках хнычущего Алешу и толкая перед собой недовольную, надутую Дашу.
В подъезде стояла глубокая ночная тишина. Я посмотрела на Дашку, а она на меня, и мы обе поняли, как были не правы, когда своими собственными руками разрушили то, без чего всем нам теперь одиноко и плохо. Только она-то ребенок, ей простительно, а я? Что сделала я? Всего-навсего развалила свое счастье. И теперь у меня остался мой ром и моя жизнь. Не так уж и мало, если посмотреть. И я могу включить «Фореста Гампа» второй раз.
Глава 18
Кто последний за счастьем? Тетя Саша?
Я открыла глаза, увидела пробивающуюся сквозь занавешенные шторы полоску солнечного света и вдруг подумала, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Согласно рецепту господина Цоя, для полного удовольствия мне не хватало только билета на самолет с серебристым крылом. Пачка сигарет же имелась в кармане не только халата, но и дубленки. Двойная удача. Вчера я поняла, что все еще люблю человека по имени Константин, с которым меня больше ничего не связывает. Но этот факт почему-то не сильно меня расстраивал. Значит, я все-таки умею любить. Здорово. Странно. Солнечный луч приземлился на кровать и старательно ощупал мой плед.
– Даже не сомневайся, стопроцентный полиэстер, – заверила я его и подошла к окну.
За окном синело бездонное небо, которого сегодня было даже больше, чем всегда. Машины ползли в клубах белого пара, что говорило о низкой температуре за бортом. Я посмотрела на градусник. Минус двадцать восемь.
– Приехали! – возмутилась я, посмотрев на свернувшуюся клубком Шушку около обогревателя. – И имей в виду, хвостатая, я не оставлю тебе хидер включенным. Еще не хватало дом спалить.
«Как ты бессердечна! – глазами (но вполне исчерпывающе) укорила меня Шушера. – Это же собачий холод».
– Именно. Собачий, – согласилась я. – А ты – кошка. И посмотри на себя, ты же перс. У тебя шуба, о которой любая девчонка может только мечтать. Давай-давай, отползай отсюда. Мне надо на работу.
«Произвол», – муркнула она и отвалила на кухню.
Холод был такой, что Шушка даже не пыталась запрыгнуть на свой любимый подоконник, а впервые за долгое время забралась в глубь собственной подстилки, которую обычно игнорировала.
– Вот и умничка, – порадовалась я, натягивая на себя сто одежек и все без застежек. Свитера и водолазки, все, которые нашлись. Настроение, против логики, было прекрасным. К тому же, когда я допивала обжигающий утренний кофе (причем сваренный и не пролитый на плиту, что уже радует), мне позвонила Жанночка и радостным тоном спросила:
– Ну, и как тебе погода, дорогуша?
– Супер. Я как раз думаю, не пойти ли позагорать… куда-нибудь в солярий, – усмехнулась я. – А если честно, солнышко просто классное, но к выходу в город я готовлюсь, как к выходу в открытый космос. Я уже такая же толстая в моих свитерах, как и космонавт в скафандре.
– Сфоткайся и пришли мне, – предложила она. – Мне нужно срочно чем-то поднять самооценку.
– Отличная идея. А мою что, опустить? – возмутилась я. Но больше так, для вида. – Ты мне лучше скажи, когда весь этот кошмар закончится?
– Ты о чем?
– Двадцать восемь – уже беспредел. При такой температуре все живое умирает. Особенно молодые красивые девушки. Когда потеплеет?
– Так ты считаешь, что у нас тут плохо? – усмехнулась Жанка. – А я как раз хотела тебе рассказать кое-что. Чтобы тебе было легче переносить тяготы нашей жизни. Слушала я тут прогноз погоды и случайно узнала, что в каком-то Ямбурге сейчас знаешь сколько?
– Сколько? Минус пятьдесят? – От одной мысли об этом я несколько сжалась.
– Минус семьдесят два. Каково?
– Пипец! – только и смогла вымолвить я.
Пока Жанка держала свою эффектную паузу, я попыталась представить, как это – минус семьдесят два. Птицы замерзают на лету, греться можно, как в анекдотах, в холодильниках.
– Так это еще не конец сказки, – «утешила» меня добрая подруга.
– Ты просто Ганс Христиан, – съязвила я.
– Дальше ведущая так, знаешь, нежно улыбнулась и добавила: но к пятнице погода наладится. И уже в субботу в Ямбурге ожидается потепление до минус сорока шести! – последние слова Жанка произнесла, давясь от хохота.
– Потеплеет? – присвистнула я, представляя себе минус сорок шесть.
– Да! И, между прочим, показали съемки из этого Ямбурга. А там люди стоят на остановке, прямо посреди своих минус семидесяти двух. И лица у них, я тебе скажу, какие-то не очень-то счастливые.
– У них было видно лица? – поразилась я.
– А мы тут смеем жаловаться, что нам в минус тридцать холодно! Плохо нам тут, понимаете ли! – возмущенно констатировала Жанна. – Да у нас тут просто парная!
