основную тему, и постепенно зазвучала мелодия, изумительная по своей красоте и прозрачности, именно такая, какой он добивался. В Adagio встречались меланхолические нотки, мрачные даже, но они тут же исчезали, не могли не исчезнуть, слишком уж бурлила в нем жизнь. Чудесные созвучия рождались как бы сами собой, и каждое тотчас занимало свое место. Ноты пели, танцевали. Он писал, а сам раскачивался в такт на стуле. Грациозный менуэт, задумчивый и проникнутый легкой печалью, возник неожиданно в середине второй части – хорошо бы станцевать под эту музыку с графиней Лютцов, – классически простой и изящный танец.
Третья часть получилась стремительной и веселой. Он поставил в заголовке Kondo, добавив Allegro, чтобы подчеркнуть избранный им темп; в этой части солист и оркестр выступали как равные партнеры. Каждый уже высказался, и сейчас они слились в дружный дуэт. Вольфганг никогда еще ие писал подобной музыки. Но это вовсе не значит, что можно продолжать до бесконечности. Внезапно он остановился. Представил себе изумленные лица слушателей: по традиции концерт нужно было завершить бурным, постепенно нарастающим финалом.
Но Вольфганг уже сказал все, что хотел. Проиграл еще раз в уме заключительные пассажи и приказал себе: «Довольно! Все хорошо!» Он долго смотрел на последнюю написанную ноту и вдруг рассмеялся: готово!
В столовой шли приготовления к обеду, но Вольфганг стал умолять родных послушать его новый концерт.
– Всего несколько тактов. Мне интересно, понравится ли вам основная тема! – Он подхватил Маму и принялся кружить ее по комнате, напевая мелодию. Он был пьян от радости.
– В чем дело? – спрашивала Мама. – Уж не влюбился ли ты снова?
– Нет, нет! С этим покончено!
– До следующего раза, – пояснила Напнерль. – Так кто же она?
Вольфганг покраснел, весело усмехнулся и сказал:
– Идемте, все идемте! Я хочу сыграть вам мой новый концерт, это такая красивая музыка!
Несколько удивленный Папа – Вольфганг редко приходил в возбуждение, закончив какую-нибудь вещь, – подал знак, и все последовали в Танцмейстерзал.
Папа принялся изучать партитуру нового концерта, а Вольфганг, взяв скрипку, объявил:
– Я сыграю небольшой отрывок из второй части, где мелодия наиболее выразительна.
Вольфганг сиял от переполнявших его чувств, но стоило коснуться смычком струн, и он весь сосредоточился на музыке, играя уверенно и точно.
Техника его неизмеримо улучшилась, с радостью думал Леопольд, вот что значит регулярно упражняться. Музыка пленила его, и Леопольд слушал с восхищением. Мелодия бесподобна! Третий концерт намного превзошел первые два, музыка его поистине божественна.
– Прекрасно! – сказал Папа. – Когда я слушаю такую музыку, она вливает в меня силы. За год ты сделал огромные успехи.
– Вы уже прочли второй концерт? – подозрительно спросил Вольфганг.
– Нет, ни единой ноты. – Леопольд просмотрел ре-мажорный концерт, когда Вольфганг был во дворце, но скрыл это от сына, не желая его огорчать. – Но этот концерт восхитителен.
Маме концерт тоже понравился: Вольфганг видел по ее улыбке. Наннерль спросила:
– Почему ты его так построил?
Вольфганг пожал плечами. Он-то знал почему, но что-то мешало ему ответить.
– Adagio – это признание. Гимн любви, которая могла бы быть, но прошла стороной, – сказала Наннерль.
Значит, Наннерль тоже страдала. Он остро почувствовал свою близость к сестре и спросил:
– Разве способен человек выразить невозможное?
– Что значит «невозможное»? – отозвался Папа. – Для гения все возможно.
– Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь сочинил такую музыку для меня, – сказала Наннерль.
Но Вольфганг решительно ответил:
– Я написал ее только для себя, ни для кого другого. И смутился оттого, что выставил напоказ свои чувства.
Папа не стал упрекать сына, а только сказал:
– Надеюсь, ты сочинишь еще много подобных концертов для скрипки, это лишь начало.
– Буду стараться. – В голове уже начала слагаться новая тема.
– Можно мне взять этот концерт, Вольфганг?
– Сыграть?
– Нет, на память.
– Постойте, Папа. – Вольфганг взял партитуру из рук удивленного Леопольда, написал в самом конце: «Concerto di Violino di Wotfgango Amadeo Mozart, Salizburgo, li 12 di Sep-tembre 1775» («Концерт для скрипки Вольфганга Амадео Моцарта, Зальцбург, 12 сентября 1775 года») – и с улыбкой вручил отцу.
39
Вольфганг незамедлительно приступил к четвертому концерту для скрипки. Он решил писать его в ре- мажоре, поскольку предыдущий концерт в этой тональности его не удовлетворял; первую часть он назвал Allegro и с самого Начала писал ее со страстным увлечением. Жизнь бурлила в нем. Восхищение родных доставляло ему огромную радость. На свете не было композитора, которому он мог бы завидовать. Вольфганг до сих пор вспоминал, как радовалась Мама, когда он закружил ее в танце. Если музыка первой части третьего концерта была симфонической, то эту он писал танцевальной. Ритм возбуждал, пьянил, но, даже сочиняя столь веселую и искрящуюся музыку, он ни на минуту не забывал о строгих законах композиции.
Дойдя до второй части, Вольфганг назвал сочинение «моим страсбургским концертом», потому что использовал в нем мелодию, популярную в этом городе. Его природная жизнерадостность вновь взяла верх, и он написал Andante canta-bile как страстную серенаду, без тени печали или торжественности.
Скрипичное соло звучало, в сущности, как превосходная ария. И хотя мелодия, казалось, трепетала от сдерживаемой страсти, она текла плавно, «как по маслу», сообщил он Папе.
Завершил он концерт Kondo, которое было одновременно и песней и танцем. Он отказался от общепринятых сложнейших скрипичных пассажей и вновь закончил концерт спокойно, так, чтобы скрипач виртуозной техникой не подавил музыку.
И сразу же перешел к пятому скрипичному концерту. Он построил его, как и предыдущий, только избрал тональность ля мажор, да и содержание концерта было совсем иным. Пусть теперь музыка говорит сама за себя.
Партитура, написанная с кажущейся простотой, была вся пронизана нежностью и сдержанной страстью. Этот концерт, сжатый, почти как гайдновский квартет, стал самым задушевным из всех его скрипичных концертов. Вольфганг решил, что мир, возможно, и суетен, но музыка должна быть возвышенной.
Он отдал Папе оба концерта. Шел декабрь 1775 года, девять месяцев прошло с тех пор, как он обещал написать один скрипичный концерт. Когда начинал, все распускалось под ласковым весенним солнцем, а теперь стояла суровая, беспросветная зима; снег толстым слоем покрывал землю, небо сделалось свинцово-серым, и Вольфганг считал, что его все покинули, даже случайная птичка не подлетала к окну, чтобы порадовать его взор. Он вдруг почувствовал себя утомленным, подавленным, опустошенным. Поднявшись до таких высот, он вдруг спустился на землю. Он боялся, что Папе не понравится его пятый скрипичный концерт – такой не похожий ни на один известный концерт, в нем нет и намека на парадность, характерную для итальянской музыки.
Концерт ля мажор поразил Папу. Он показался ему конечным выражением его собственной «Скрипичной школы». Божественно прекрасный – Леопольд не мог найти слов, чтобы выразить свои чувства.
Они были одни в концертном зале – Вольфганг слишком устал, чтобы делиться своей музыкой с кем-то еще, – и каждый ждал, когда заговорит другой.
