часами просиживает здесь, предается воспоминаниям о Моцарте и что-то пишет. Говорит, что о Моцарте. О'Келли жил в Вене, когда там ставили «Фигаро», а вернувшись в Англию, долгие годы состоял управляющим Итальянской оперы.
В лавке никого не оказалось, и молодой человек позвал:
– О'Келли! Если он здесь, то тут же появится.
Из глубины лавки немедленно появился приземистый седой мужчина с румяным лицом. В руках он держал бутылку портвейна и, не дожидаясь представления, приветствовал Джэсона громким вопросом:
– Вы хотите расспросить меня о Моцарте? – Он махнул молодому человеку, чтобы тот оставил их наедине. – Им интересуются многие.
Джэсон растерялся. Неужели еще кто-то взял на себя такую же миссию? Нет, она принадлежит только ему. Он был разгневан и взволнован.
– Что вы хотите узнать? Уж не пишете ли вы о нем книгу? – О'Келли подозрительно посмотрел на Джэсона. – Вам нравится портвейн? Неплохо прочищает мозги.
– Прежде всего я хотел бы спросить вас об Энн Сторейс. Вы ее знаете? – спросил Джэсон.
– Энн я никогда не забуду, – О'Келли прослезился. – Она умерла.
– Умерла? Да Понте говорил…
– Да Понте! – И с удивительной точностью подражая поэту, О'Келли спросил: – Этот проходимец все еще жив?
– Он в полном здравии. Живет в Нью-Йорке. Дает уроки итальянского и рассказывает о себе.
– Узнаю да Понте. Обо мне он не говорил?
– Нет, он говорил об Энн Сторейс, Моцарте, Эттвуде и Сальери.
– Сальери, – усмешка исчезла с лица О'Келли. – Уж не друг ли вы Сальери?
– Нет. А Моцарт был его другом?
– Моцарт был прекрасным, добрым, благороднейшим человеком.
На глазах О'Келли появились слезы, и Джэсон почувствовал, что на этого человека можно положиться.
– Моцарт любил представлять меня всем как своего хорошего друга Михаэля Охелли. Его смешило, что в Вене вынуждены были переделать мое имя на итальянский лад, чтобы принять меня в труппу Итальянской оперы. Он рассказывал, что когда ребенком был в Италии, его там называли Амадео Вольфганго Моцарто.
– У Моцарта было много врагов, так говорил да Понте. Верно ли это?
– Любой человек, наделенный талантом, имеет врагов, а Моцарт талантом превосходил всех остальных.
– Вы считаете, что его преждевременная смерть произошла именно по этой причине?
– Меня не было в Вене, когда он умер. Сальери все еще жив?
– Да, но тяжело болен.
– Отчего вас интересуют все эти обстоятельства?
– Какие обстоятельства?
– Обстоятельства его смерти! Вы только об этом и расспрашиваете.
– Я изучаю его музыку. Я ведь тоже композитор.
– Для музыканта вы слишком хорошо одеты. Почему вас так волнует судьба Моцарта?
– Сначала я полюбил его музыку, а потом и его самого.
– Что ж, это понятно. Но интерес, который вы проявляете к его смерти, – больше, чем просто любопытство. Какова же истинная причина вашего приезда в Лондон?
Джэсон решил представиться О'Келли по всей форме и сказал, что он как музыкант интересуется судьбой Моцарта и его музыкой – это и является причиной того, что он разыскивает всех, кто знал Моцарта. Он скрыл от О'Келли свое все возрастающее подозрение, что в гибели Моцарта виноват Сальери, чувствуя, что О'Келли такое предположение покажется невероятным.
– Где вы остановились? – вдруг спросил ирландец и, услышав ответ, сказал: – Это одна из лучших гостиниц в Лондоне. Пожалуй, я представлю вас Эттвуду, он изучал науку композиции у Моцарта и был его любимым учеником. Вы когда-нибудь слушали «Свадьбу Фигаро»?
– Нет. В Америке не известны оперы Моцарта.
– Я пел в первой постановке «Фигаро». В Англии мы ставим его оперы уже много лет. – И О'Келли с гордостью перечислил: «Свадьбу Фигаро», «Дон Жуана», «Так поступают все», «Волшебную флейту». Вы хотите послушать «Фигаро»?
– Я буду счастлив!
– Хорошо, я закажу для вас ложу. Но это обойдется недешево.
– Сколько? – спросил Джэсон.
– Хорошая ложа на четверых, – не забудьте про вашу жену и Эттвуда, – стоит фунтов двадцать. Эттвуд придворный композитор Георга IV. Он написал музыку для его коронации. Эттвуд не примет моего приглашения, если я не посажу его на самое почетное место.
