совсем рядом, стоило только пересечь площадь Ам Гоф. Джэсон видел его из окна гостиницы.
Остановившись перед дворцом, Джэсон внимательно рассматривал это обширное, в пять этажей здание с многочисленными высокими окнами. Ему вдруг явилась мысль постучать в дверь. На стук отворил ливрейный лакей.
– Могу ли я видеть управляющего? – спросил Джэсон. – Я приехал из Америки, чтобы собирать сведения о Моцарте.
Ничуть не удивившись, словно просьба была самой обычной, лакей кивнул и отправился за управляющим. Через минуту к ним вышел высокий сухощавый старик с бесстрастным лицом. Он представился как Христоф Фукс, главный управляющий его сиятельства графа Коллальто.
– Правда ли, что Моцарт ребенком давал концерт в этом дворце? – спросил Джэсон.
– Сущая правда. – Управляющий оживился и снисходительно посмотрел на настойчивого молодого человека. – Я сам слышал его игру.
– Но ведь это было более шестидесяти лет назад! – удивилась Дебора.
– Я навсегда запомнил тот необычайный день. Мне было двадцать лет. В те времена главным управляющим у графа был мой отец. Я никогда не видел ничего подобного. Моцарт был удивительным ребенком.
– Гости остались довольны его игрой? – спросил Джэсон.
– Они болтали весь концерт от начала до конца. – А потом вам еще приходилось его видеть?
– Не раз. Много лет спустя, незадолго до смерти, он жил поблизости, на Юденграссе. Но тогда он уже потерял всех своих богатых покровителей. Однажды, за год или два до смерти, я видел его у входа в соседнюю иезуитскую церковь, где исполнялась, его месса, и мой хозяин граф Коллальто прошел мимо, не сказав ему ни слова. Словно его сиятельство никогда и знаком с ним не был. Мне думается, графу очень не понравилась его опера «Свадьба Фигаро».
– А вам она понравилась?
Христоф Фукс улыбнулся, но промолчал.
– А вы говорили с ним тогда в церкви?
– Да, после ухода графа.
– И Моцарт с вами беседовал?
– Милая госпожа, ведь мы с ним часто обедали в одной таверне.
– Неужели вы так хорошо его знали?
– В мои обязанности входило устройство концертов и заключение торговых сделок.
– А не жаловался ли он когда-нибудь, что к концу жизни знать отвернулась от него? – спросил Джэсон.
– Он был не в фаворе у большинства вельмож, и знал это, но когда об этом заходила речь, он смотрел на все добрым спокойным взглядом и лишь пожимал плечами. Он продолжал сочинять свою музыку, а все остальное ему было безразлично.
– Как вы думаете, он подозревал, что тяжело болен?
– Тяжело болен? Всего за два месяца до смерти он сочинил целых две оперы.
– Тогда отчего он умер таким молодым?
– Я и сам себя спрашивал об этом.
– Может, причиной было его слабое здоровье? Болезнь почек, как утверждал его доктор?
– Сомневаюсь. Разве только в том повинен был сам доктор.
– Каким образом? – спросил Джэсон.
– По небрежности или по какой другой причине.
– Вы серьезно так думаете?
– Я знал лечившего его доктора. Известно ли вам, – управляющий показал на площадь Ам Гоф, – что тут происходили рыцарские поединки Габсбургов? А теперь лошади имперской кавалерии так громко стучат по булыжникам, что не дают спать. Видно, они до сих пор воображают, что воюют с Бонапартом.
– Почему они так боятся Бонапарта? Ведь он давно в могиле.
– Но идеи его живы. Бонапарт был человеком, который сам пробил себе дорогу.
– И стал императором!
– Императором по заслугам, не по рождению. Но вы, кажется, интересуетесь Моцартом?
– Да. Мы говорили о причинах его смерти.
– Хотите знать правду? – спросил Фукс.
– Кто же этого не хочет. Вам известны подробности его смерти?
– На мой взгляд, во всем виновны доктора.
– И вы можете это доказать? – недоверчиво спросила Дебора.
– Да. Тому есть свидетель, Йозеф Дейнер. Он был хозяином таверны, которую посещал Моцарт почти до самой смерти. Дейнер рассказывал мне, что первый заметил, что у Моцарта стало со здоровьем плохо;
