Помимо магии, никакого отделяющего их ореола от обычных людей не обнаруживается. Не существует такого ореола и у героев Калевалы. В ней тоже нельзя понять – о ком, собственно, ведется песнь: о простом земледельце, герое шамане или о божестве? У всех у них простые человеческие потребности.
Это означает, что у древнего скандинава бог и человек стояли как бы почти на одной ступени, и любой викинг как бы мог сказать божеству: «ты». Так же мог поступить и представитель угро-финских народов. И в песнях южных славян мы находим естественное нисхождение богов до уровня человека, когда люди находят естественным для себя спорить с богами, и боги за это не казнят их. То же мы находим и в волшебных русских сказках и былинах. В согласии с этой традицией и Островский написал свою «Снегурочку», где боги совершенно естественно живут среди людей и подчиняются единым законам.
Надо понимать, что это общее свойство европейских народов – ставить богов с людьми как бы в равные отношения. И только в одном памятнике – в «Велесовой книге» мы ощущаем огромную дистанцию между богами и их потомками – русичами.
Историческая традиция всех без исключения народов говорит, что дистанция между богами и людьми вырастает тогда, когда складывается государство, и боги входят в отношения с религиозными институтами, а не просто с народом напрямую без института посредников.
То, как «вырастают» боги, легко видеть на примере гимнов вед, где Индра то безмерно велик, то вдруг становится сотрапезником среди пьющих сому. Это видно и в греческой мифологии, где люди упорно хотят сравняться или превзойти чем-то богов, то красотой, то мастерством, но боги всякий раз утверждают свое превосходство по-человечески несправедливостью, которая должна считаться справедливостью в божественном (социальном) масштабе.
Судя по самому факту существования таких мифов, жречество именно требовало признать эту несправедливость за высшую справедливость с учетом того, что бог неизмеримо выше человека, и ставить себя с ним в равные условия – заранее преступно. Очень важно отметить, что эпоха, когда в античном обществе начали «опускать» богов до уровня человека – императора, совпадает с эпохой кризиса античной религии. Иначе говоря: обратный ход религиозного мышления приводит к распаду религиозного института.
Дистанция между богами и людьми в «Велесовой книге» молчаливо предполагает, что было великое государство русов, которое распалось, а составлявший его народ испытывает агонию разложения и исчезновения с исторической сцены.
В этой драме носители высокой протославянской духовности деградируют и уступают свое историческое место инородной первобытной дикости со свежей кровью. Таковым оказывается лейтмотив «Велесовой книги». Окончательно этот процесс затухания памяти о древнейшем величии русов прерывает христианство.
Таким образом, «Велесова книга» невозможна без великой протославянской или древнейшей русской цивилизации. На сегодня эта цивилизация не обозначена никакими данными, если не считать лингвистических изысканий Гриневича, и некоторых произвольно толкуемых археологических материалов. Если она действительно была, то мы, русские, пережили более чем тысячелетнюю эпоху величайшего упадка и величайшей потери своей памяти и культуры, от которой остался лишь наш язык. При этом опять не ясно: мы генетические наследники тех древнейших русов или только наследники языка и элементов религии?
Многим льстит возможность оказаться прямым потомком доисторической цивилизации. Но если оставить амбиции и не строить теорий о собственном величии, то наступает ясность. А именно: из всех приведенных рассуждений следует простой вывод о том, что Миролюбов принадлежал к людям склонным к мистификации и не отягчающим себя вопросами научной достоверности своих представлений.
Зная это и вчитываясь в текст «Велесовой книги», представленный С.Лесным, становится видна ностальгическая любовь Миролюбова к родной земле и патриотизм с чертами характерными для Гражданской войны, пирамидальная структура учения, построенного по аналогии с христианством, и удивительная рациональность в разделении мира людей и мира духов, свойственная нашему времени.
Древнейшие летописи, былины и сказки говорят, что все было наоборот: Наши древние герои отстаивали свои местные интересы, а в соседние русские земли ходили ушкуйничать. Богам поклонялись разным, но только не светлому Триглаву, которого не было. Трехглавым был змей и бог в Щецинге, которому дарили черного коня. Древние герои всегда стояли на грани мира людей и духов – были волхвами, шаманами, и силой владели богатырской.
Миролюбов, наверное, решил, что все это слишком расхожие трафареты в таком нужном нам сегодня произведении, как «Велесова книга». Меньше всего он хотел, чтобы она уподоблялось сказке.
Как бы то ни было, задачу свою он выполнил – всколыхнул сознание советской интеллигенции, забросил в него зерна, которые ныне дают всходы. Эти зерна несут в себе элементы древней культуры, но и обмана тоже.
Любопытно, что Кастанеда в своем «Учении Дона Хуана» так же отмечает, что современного умника нельзя научить искусству видеть (духов) без обмана.
Без всякого сомнения, «Велесова книга» Миролюбова – великая книга. Но она имеет свое ограниченное место в нашей культуре, и зыбко строить языческое учение, признавая ее творением девятого века, иначе говоря принимать ее за бесспорный авторитет.
7. История с «Велесовой книгой» повторяется. Так объявившийся в девяностых годах, в Омске, некий глава староверов-инглингов, в своей книге «Саньтии Веды Перуна», 1999 г. пишет, что в подлиннике их саньтии представляют десятки пластин благородного металла, на обе стороны которых нанесено подвешенное письмо с буквами, подобными рунам.
Из книги инглингов можно понять, что на каждой сторне пластины 36 строк, в каждой строке 16 рун. Стало быть инглинги владеют саньтиями, состояшими из десятков пластин высотой примерно в 30 см., шириной в 10, и толщиной в один миллиметр. Записано на них древнейшее Славяно-Арийское Предание. В нем примерно пятьдесят тысяч знаков. Этот документ сохранен не иначе как Жрецами-Хранителями Древнерусской Инглиистической церкви Православных Староверов-Инглингов.
К сожалению не сообщается хотя бы примерная дата создания этого текста или возраст пластин, но надо думать, что саньтиям многие века. В них Перун дает людям наставления как жить праведно.
В своем религиозном духе и стиле текст саньтий заметно повторяет тексты Буса Кресеня, что указывает на тайную преемственность. По характеру мышления, терминологии и подаче истин – текст соответствует психологии человека нашего времени.
Исторические инглинги, известны как династия шведских королей раннего средневековья. Наши Омские инглинги рассматривают «Сагу об инглингах» как повествование о своих первопредках. Соответственно они дополняют славянский пантеон богов скандинавскими богами. Себя же называют православными, но ни в коем случае не язычниками.
Вот другой пример. Весной 1997 года русский язычник Сергей Шошников, в частной беседе на тему о «Велесовой книге», сообщил, что в Москве, в библиотеке Ленина, хранится огромный текст, написанный чертами и резами, близкими по характеру к тому, что представил нам Миролюбов.
Я знал, что Шошников доступа в библиотеку не имеет, принял это сообщение за его причуду и не поддержал разговор на эту тему.
Десятого декабря 1998 года, другой известный язычник Дмитрий Баранов на семинаре в институте археологии так же обмолвился, что в «Ленинке» хранился текст «Перуницы», написанный чертами и резами, но он был недавно похищен. Видел там этот текст и работал с ним Алексей Пуртов. На чем именно был написан или вырезан этот текст – внимание не заострялось.
Надо понимать, что Шошников и Баранов говорили об одном тексте. О его содержании ими ничего не говорилось. Но в 2000 году от третьих лиц нам стало известно, что Шошников и Баранов поклоняются богам Гаду, Кату и богине Суко, и славянских богов по их мнению сто сорок шесть. Может быть, о них и говорится в тексте?
Таким образом, Пуртов около года мог работать с уникальной рукописью оригинального содержания. Зная участь Велесовой книги, он не мог не переписать «Перуницу» от руки. Копировать же документы такого уровня по правилам библиотеки он не мог.
В то время мне неоднократно доводилось встречаться с Пуртовым в «Ленинке», но он, зная круг моих интересов, не ознакомил меня с «Перуницей», не сделал свидетелем ее существования. Конечно, этому
