— Аж дух захватывает!.. — Открыл глаза и взмахнул широко рукой. — И вся Москва как на ладони. Большая, матушка! Теперь у меня есть чего рассказать односельчанам.
Всё, что увидел и услыхал Ладильщиков на выставке, сильно взволновало его. Столько сделал трудовой народ, и за такой короткий срок после войны и тяжёлых голодных годин. Нет, нельзя перед народом-героем выступать с примитивной программой. Надо создать что-то новое, интересное и главное — связанное с жизнью самого народа.
НОВАЯ ПРОГРАММА
Поселился Ладильщиков в Доме крестьянина, тут же на выставке, а Мишука поместил в театральной пристройке, в которой хранились декорации и разная хозяйственная утварь.
Днём Ладильщиков ходил в читальню и, просматривая газеты, журналы и книги, выискивал в них ту злободневную «живинку», которую можно было претворить в интересное эстрадное представление. Когда же наступала глубокая ночь и все засыпали, Николай садился за столик и при свете слабой ночной лампочки что-то писал и рисовал. Это были наброски будущего представления. «Надо бы дать какой-нибудь номер о происках международной буржуазии… — думал он, — о кулаках и что-нибудь антирелигиозное… Вон как интересно пишет газета «Безбожник» и «Библия для верующих и неверующих»!.. Надо показать картинно, выразительно и остроумно. И чтобы во всех сценах Мишук действовал, как человек…»
Через несколько дней Ладильщикову удалось, наконец, написать сценарий, и поехал он на Божедомку, к Владимиру Дурову.
Уголок Дурова помещался в двухэтажном каменном особнячке с готической башенкой. К дому примыкал небольшой дворик, в котором вдоль забора стояли клетки и решетчатые вольеры с различными животными и птицами. В этот год Владимир Дуров уже редко выступал на арене цирка со своими четвероногими и пернатыми питомцами. Получив помощь от государства, он почти целиком посвятил себя работе на «фабрике рефлексов», как в шутку он называл свой уголок. В это же время он писал книгу о дрессировке животных и увлекался гипнозом.
Придя в «уголок», Ладильщиков попал на репетицию «железной дороги», в которой все должности — от машиниста до стрелочника — выполняли белые мыши, крысы, ворона, собака и гуси.
Владимир Дуров был статен, седоволос, с пронзительными глазами. Во время репетиции взор Дурова был сосредоточенно-строгим, лоб нахмурен. В сторонке сидел на табурете небольшой тучноватый мужчина в сером костюме, с чёрной бородкой, в роговых очках. Он пристально следил за ходом репетиции и временами что-то записывал в блокнот.
Репетиция кончилась. Ладильщиков подошел к Дурову и подал ему свой сценарий. Прочитав сценарий и посмотрев неуклюжие рисунки, Дуров улыбнулся.
— План номера хорош, — сказал он, — особенно с лордом, но жаль, что всё у вас идёт пантомимой. Цирк-это трибуна для общения с массами. Наш народ любит острое слово. Только надо подобрать короткие, броские фразы. Почитайте стихи на злобу дня Маяковского и Демьяна Бедного. Может, что-нибудь подберёте.
— Хорошо, Владимир Леонидович, я посмотрю, подумаю.
— Работайте, Николай Павлович, у вас должно получиться интересно. Медведь в роли человека — очень весёлое зрелище.
— Что у вас тут такое? — спросил мужчина в очках, подойдя к разговаривающим и с любопытством заглядывая в раскрытую тетрадь Ладильщикова.
— Позвольте вас, профессор, познакомить с новым молодым дрессировщиком, — сказал Дуров.
— Очень рад, — проговорил профессор, протягивая Ладильщикову мягкую белую руку, — Левкович, Василий Александрович. У вас много зверей?
— Нет, пока один медведь.
— А что вы с ним делаете?
— Буду готовить сатирические пантомимы.
— Это интересно! Очень интересно! — воскликнул профессор. — А где вы живете?
— Пока на Выставке.
— Я к вам непременно загляну. — Пожалуйста, профессор.
— Только помните, Николай Павлович, всегда о гуманных методах, — проговорил Дуров, — сласти для зверя сильнее кнута.
— Да, да, — подтвердил Левкович, — поощрительный рефлекс прежде всего, но не надо забывать и о наказании, когда зверь настроен агрессивно. Надо всегда помнить, что зверь есть зверь.
Уходя из зооуголка, Ладильщиков думал: «Как это у Дурова странно живут животные: лиса с петухом, кошка с мышами и собака с волком… Враги стали как будто друзьями. Интересно было бы создать смешанную группу зверей и птиц и с ними выступать на арене! Медведи, львы, тигры, собаки, волки… Ведь ни у кого еще такой смешанной группы не было».
Репетиции новых номеров пришлось проводить ночью. Так спокойнее — никто не мешает. Да и сцена днем все время занята. С утра до ночи, через короткие промежутки, шли в театре различные представления: пели и плясали артисты из народа — русские, украинцы, узбеки, чуваши и якуты. Выступали в театре и столичные артисты. Мастера цирка показывали народу силу и ловкость. А в промежутках между этими представлениями читали лекции седые профессора, академики и видные партийные деятели. Ученые рассказывали народу о происхождении Вселенной и о жизни на Земле, о севооборотах и племенном животноводстве, а партийцы говорили о капитализме и социализме, о религии и науке, о семье, браке и любви. Ладильщиков любил слушать эти лекции. Только теперь он почувствовал, какая огромная сила заключается в словах и мыслях: от них становилось как-то светлее и радостнее.
Днём у Ладильщикова было много свободного времени. Однажды он пошёл в зоопарк. Хотелось посмотреть птиц и животных. Запавшая в голову мысль о создании смешанной группы зверей не давала ему покоя.
В зоопарке он примкнул к группе экскурсантов, которую водила высокая девушка с короткими волосами. При разговоре она иногда встряхивала головой, от этого движения белокурые волосы переливались шелковистым блеском. У неё был орлиный нос с горбинкой, и все ее белое лицо имело порывисто-энергичное выражение. Казалось, она вот-вот сорвется с места и побежит куда-то ветерком. На ней была белая блузка и чёрная короткая юбка, открывавшая красивые, сильные ноги. Объясняла она кратко, чётко и очень серьёзно. «Почему она ни разу не улыбнется? — досадовал Ладильщиков. — Тогда бы она была красивее, милее. Ее называют Марией Петровной. Какая же она Мария Петровна, если ей не больше двадцати лет! Нет, это не идет ей. Может быть, поэтому она так слишком и серьёзничает. Хорошо бы называть ее просто Машей, Марусей…»
На другой день Ладильщиков снова пошел в зоопарк и опять примкнул к группе Марии Петровны. А на третий день — опять… Мария Петровна заметила Ладильщикова. «Чего он ходит каждый день?..» — подумала она. Маше приглянулся Николай. Красиво сложен и, наверное, очень сильный. Может, борец или боксер? В гимнастерке ходит, чистый и подтянутый, — наверно недавно военным был. Симпатичный, но какой-то уж очень смирный, молчаливый. Даже вопроса не задаст. Или ему всё ясно и так, или он просто тюфяк. Смотрит — глаз не сводит и каждое слово её ловит и как будто впитывает в себя. Когда вся группа разошлась, Николай задержался. Они стояли около клетки пятнистого оленя и любовались красивым тонконогим животным.
— Вы почему каждый день ходите в зоопарк? — спросила Маша.
— Просто люблю, — ответил Николай.
— Кого?
— Животных.
— Я тоже их люблю. А почему вы ходите к моей группе? Есть же другие экскурсоводы.
— Мне нравится у вас… Вы хорошо объясняете… — Только и всего?
— Да.
— Спасибо. А вы кто?
