делят». Тут караульные всполошились и ходу на станцию. Остался один часовой, да и то не надолго, походил-походил он около амбара, плюнул и — тоже на вокзал вслед за остальными. Мы с Костиком подбежали к амбару. Еще трое наших деповских подошли. На двери замок здоровущий, так мы впятером подняли железо на крыше, и порядок… Все до одного ушли.
— Молодцы! — восхитилась Таня. — Садитесь чай пить! У меня самовар вскипел.
За чаем Таня озабоченно спросила:
— Петя, что же мне теперь делать? Кончается отпуск, двадцать седьмого я должна быть в Уральске, а поезда не ходят.
— Сейчас не ходят, так пойдут на днях, — Котельников понизил голос и подвинулся к Тане. — Эти долго не удержатся. Из Тоцкой[16] их уже выбили. Завтра послезавтра Оренбургские отряды будут здесь. С Самары тоже наши идут… Да я тебе главную новость не сказал: в Уральск поедем вместе.
— Как так?
— Меня туда переводят.
— В Уральск?
— В Шипово. Это рядом.
— Шипово я знаю. А почему?
— На Уральской дороге телеграфистов нехватка.
О том, что он сам настойчиво просил перевести его на Уральскую дорогу, Котельников умолчал.
— Разрешите вломиться? — комбриг Зубарев, сияя растянутой до ушей улыбкой, появился в дверях. Его тучное тело нетвердо держалось на коротких ножках в широчайших галифе. По обыкновению Зубарев был навеселе.
— Честь имею представиться, могу ли понравиться? — отрапортовал он, беря под козырек.
— Что скажешь хорошего? — не особенно любезно справился Сапожков, а бывшие в комнате Серов и Масляков окинули пришельца насмешливыми взглядами.
— Заарестовал еще одну делегацию. Неймется им, шлют одну за другой, — продолжая паясничать, сообщил Зубарев. — Предлагают дело покончить миром.
— Хорошим миром, — зло вставил Серов. — Для нас этот мир значит — сдавай оружие, расформировывай армию и становись к стенке.
— Не за тем восставали, — подтвердил Сапожков. — Так, говоришь, арестовал делегатов?
Зубарев кивнул головой.
— Убежат они у тебя, как Стасов с Перфильевым, — поддразнивал Серов.
— Не убежат. Те в амбаре сидели, а эти в подвале. Из подвала не вылезешь. Еще реквизицию произвел, вот! — Зубарев вытащил из обоих карманов по бутылке. — Чистый спиртяга. У Макарихнна обнаружил. Чертов сквалыга спрятал такую драгоценность и отдавать не хотел. Насилу отнял.
— Что-то непохоже, чтобы у Макарихина можно было отнять, — заметил Масляков.
— Макарихин — парень-хват, — подтвердил Сапожков.
— Ну, не отнял, а пришли к соглашению, от этого дело не меняется, — чуть-чуть смутился Зубарев. — Закуски бы да стаканчик.
— Пашка! — крикнул Сапожков. — Спроворь огурцов, капусты и дай воды!
Адъютант загремел шпорами и через несколько минут на столе появилась закуска. Зубарев взялся разливать.
— Ну, — начал Сапожков, протягивая руку к стаканчику, но в это время задребезжали оконные стекла: стоявшая неподалеку дивизионная батарея открыла огонь.
— С кем это Землянский воюет? — проворчал Сапожков, беря трубку полевого телефона. — Алло! Землянский! — вызвал он командира батареи. — В чем дело?
Выслушав ответ, Сапожков нахмурился:
— Подошли большевистские отряды из Оренбурга и Самары, к ним присоединились рабочие депо. В Бузулуке идет бой. Командиров бригад прошу быть на местах!
Коренастый, подобранный Серов ловким движением набросил портупею, надел кубанку и, выплеснув спирт в цветочный горшок, направился к выходу. Зубарев, поспешно опрокинув стаканчик в рот, рассовывал бутылки по карманам.
— В кои-то веки собрались и не пришлось выпить!
Оставшись один, Сапожков провел рукой по лицу, оглянувшись, взял стаканчик со спиртом, но, видимо раздумав, поставил его на стол и отошел. Постоял у телефона, посмотрел в окно, побарабанил пальцами по головке шпингалета и, наконец, решился:
— А-а, один черт!
Залпом опорожнив стаканчик, он налил из фляжки воды и запил, переведя дух, потянулся за закуской. Глаза начдива стали блестящими, движения — уверенными, на лбу разгладились морщины. Одного за другим вызывал он командиров к телефону, спрашивал, отдавал приказания, а когда положение в Бузулуке стало критическим, велел подать лошадей и выехал на место боя.
На бузулукских улицах ни души, окна занавешаны, где есть ставни, закрыты наглухо железными болтами. Жители попрятались в погреба, по подпольям, ждут, когда кончится стрельба. В тишине щелкают подковы по булыжной мостовой, да изредка в голубом небе просвистит шальная пуля. Перехлест винтовочных выстрелов слышится ближе к вокзалу, у паровозного депо. Сапожков направился туда. Не доезжая площади, в переулке, слез с коня и пошел вперед. Звеня шпорами, бряцая шашками, за ним двинулась охрана — десяток кавалеристов из «черной сотни». Пригибаясь, подбежал командир эскадрона и коротко доложил обстановку. Перед его эскадроном — рабочие депо. Из каменной будки, что стоит отдельно, они обстреливают площадь. При попытке выбить их эскадрон потерял двух убитыми и пятерых ранеными.
Сапожков слушал и морщился, а когда командир эскадрона умолк, отрывисто бросил:
— Приготовьте людей к атаке! Ударим по будке разом всеми взводами.
Через несколько минут на площадь с истошным «Ура-а!» из-за построек, из-за заборов высыпали сапожковцы, из переулка вылетели конные. Впереди, размахивая шашкой, скакал Сапожков.
— Ура-а!
Из будки загремели выстрелы. Срезанная пулей, ощерив зубы, кувыркнулась на мостовую лошадь адъютанта Пашки, сам он прокатился по земле, разбил в кровь лицо, вскочив на ноги, очумело огляделся вокруг и бросился бежать следом за Сапожковым. В кирпичной будке уже хозяйничали сапожковцы. Оборонявшая будку горстка рабочих была перебита, один, тяжело раненный в грудь, глухо стонал в углу. Алая кровь пузырилась на мертвенно синих губах.
— Вот и всё! — торжествуя, произнес Сапожков. Он был доволен, потому что хорошо знал, что такие атаки создают ему авторитет. Сапожков не упускал случая блеснуть отвагой, производящей несомненный эффект. Впрочем, он — на самом деле был храбр и к тому же умел владеть собой. На его бледном, слегка тронутым оспой лице, всегда чисто выбритом, еще никому, даже Пашке, не удалось видеть испуг, растерянность, замешательство. Только в гневе черты лица искажались. Сердясь, Сапожков волновался так, что губы прыгали, а речь становилась косноязычной.
— Вот и всё! — повторил начдив и повернул голову, прислушиваясь. Сзади в тылу яростно трещали винтовочные выстрелы и строчили пулеметы.
— Похоже на то, что бригаду Зубарева потеснили, — сказал Сапожков командиру эскадрона. — Тогда и нам здесь делать нечего. Отходим к западной окраине города!
17 июля совместными действиями Оренбургского отряда и 489-го батальона ВОХР мятежники были выбиты из Бузулука. Они пытались было занять Гостевку и пойти на Самару, но были отбиты самарскими коммунистическими отрядами и покатились на юг — на Черниговку, Перелюб, Таловую, учитывая, что там значительных частей Красной Армии не было.
