промолвила Таня.
— Что?! Ты знаешь Щеглова?
Ответить Татьяне не удалось: с западной стороны станицы донеслось «ура!», выстрелы и шум приближающейся схватки.
— Обходят! — раздались тревожные выкрики.
— За станицу!
По улице скакали бандиты.
— Обошли!
Маруся направилась им наперерез, крикнув в последний момент Рожкову:
— Возьми с собой! У меня с ней особый разговор, — показала она на Таню.
— На черта она мне! — проворчал тот и буркнул — Иди!
Но едва Таня тронулась с места, как сзади грохнул выстрел.
Рожков, мельком взглянув на упавшую, погнал коня. Со стороны площади показались красноармейцы.
Не успел стихнуть топот коня Рожкова, как к распростертому на земле телу подошел человек в шапочке-кубанке и, осмотрев раненую, принялся делать перевязку. Сноровисто он разрезал гимнастерку, приподнял бесчувственную Таню на колено, разорвал клеенку индивидуального пакета, развернул розоватые от сулемы марлевые подушечки. Одному перевязывать было неудобно, раненая съезжала на землю.
— Руки вверх! — послышалась за спиной резкая команда.
Человек оглянулся.
— Лучше подержи и помоги перевязать медсестру, — спокойно сказал он, и тон его голоса подействовал: один из подъехавших красноармейцев спрыгнул с лошади.
Вскоре подоспела санитарная повозка.
— Ведите меня к командиру, — я Федорчук, красный разведчик, — сказал человек в кубанке, когда Таню уложили в повозку.
Глава двенадцатая
ПО ГОРЯЧИМ СЛЕДАМ
После боя в станице Преображенской кавдивизиону приказали прибыть в Камышин в распоряжение штаба стоявшей там бригады. Эта стоянка многим пришлась не по вкусу, потому что расквартировались за вокзалом в рубленых бараках-казармах, в которых во время империалистической войны размещался камышинский запасной полк. Голые, ободранные стены, нары из кое-как оструганных досок. Рои мух. Вокруг песчаные холмы-дюны, с которых при малейшем дуновении ветра поднимаются в воздух миллиарды колючих песчинок — «камышинский дождик». И с питанием стало хуже, — скуден был в то время красноармейский паек, а о «подножном» корме у сердобольных деревенских хозяек — о молоке, сметане, яйцах — нечего было думать. Поэтому приказ о выступлений из Камышина все встретили восторженно. Кавдивизиону ставилась задача уничтожить появившуюся в Котовской волости мелкую банду. Не радовался приказу один командир дивизиона, — сегодня он ждал вестей о Тане Насекиной. Таня лежала в госпитале в Балашове, куда как раз поехал знакомый Щеглову штабной работник. Он обещал зайти в госпиталь и узнать, а сейчас вот приходится, не дождавшись его, уходить из Камышина.
— Да брось ты сокрушаться! Выздоровеет Татьяна, — подбадривал комиссар. — Сказали же тебе в последний раз, что ей стало лучше.
— А я боюсь. Готов всю свою кровь отдать, чтобы спасти ее.
В селе Коростино Котовской волости банды не оказалось, незадолго до прибытия дивизиона она ушла по направлению к Котову, и по горячим следам Щеглов повел дивизион туда же. Однако до Котова банда не дошла и куда-то свернула с прямой дороги. Пришлось выслать разъезды и ждать. К счастью, пока производили разведку, в Котовский ревком явился с повинной один из этой банды. Он рассказал, что банда днюет в лесу верстах в десяти от села, а ночью пойдет через деревню Купцово в приволжские леса. По словам перебежчика, в банде было тридцать восемь человек, главарем — некий Санька Рожков. У этого Рожкова в Купцове жили родственники, к которым он собирался заехать.
Щеглов обсудил с комиссаром полученные сведения: сказанное могло быть правдой, но не исключалась и такая возможность, что этого бандита специально подослали, чтобы ввести ревком в заблуждение и врасплох захватить Котово.
«На всякий случай второй эскадрон оставим здесь, а с первым я сяду в Купцове в засаду», — решил Щеглов.
— Ты как, комиссар, со мной поедешь или останешься здесь?
— Здесь останусь.
Щеглов рассчитал марш точно: к Купцову подъехали в сумерках. Тем не менее скрытно, лощиной, обошли село, а затем, прикрываясь железнодорожной насыпью, выехали на переезд и расположились в купцовских гумнах. Лошадей спрятали между ометами соломы и в половнях, а сами залегли по канавам за плетнями. Два «максима» выглядывали на дорогу.
Два пулемета и сто винтовок — огневая сила не малая. В целях сохранения строжайшей тайны было приказано задерживать всех пришедших на гумно и обнаруживших засаду.
— Место удачное, — удовлетворенно заметил Щеглов: — После первого же залпа от них пух полетит. Только бы другой дорогой не пошли!
— Не пойдут, — успокоил Кондрашев. — Котовские говорили, что здесь только одна дорога — через переезд.
— Давай посмотрим на карте! Накрой меня шинелью! — Щеглов лег на солому, развернул карту и достал зажигалку. — Накрывай! Хотя погоди! Что там такое?
Оба прислушались. За стеной половни слышались голоса: детский, испуганный, и мужской, грубовато-ласковый.
— Что за черт! Костя, поди узнай!
Кондрашев не успел выйти — у входа в половню показались красноармеец и рядом с ним девочка, которую он вел за руку.
— Товарищ командир, вы здесь? — громким шепотом спросил красноармеец.
— В чем дело?
— Вот задержал. Пришла на гумно, говорит, что ищет козу. Коза у них пропала.
Щеглов чиркнул зажигалкой. Слабый огонек на мгновение осветил девочку, лет десяти-двенадцати в затрапезном ситцевом платьишке, босую. От света она прищурила глаза, и на длинных ресницах блеснули слезинки. Огонек потух, и все исчезло.
— Тебя как зовут? — тихо спросил комдив.
— Таней.
Неожиданное совпадение имен заставило Щеглова вздрогнуть.
— Почему же тебя, такую маленькую, послали ночью искать козу? — спросил он.
— Меня никто не посылал, я сама пошла. Мама болеет, — девочка всхлипнула, — а папа боится бандитов. Он говорит, что пусть Розку волки съедят, коли она сама домой не приходит.
— А ты не боишься?
— Боюсь, но мне Розку жалко, — нам без молока будет совсем голодно. Дядя, а вы не бандиты?
— Нет, мы красные.
— Я так и думала.
— Почему?
— Бандиты очень ругаются, а этот дяденька, который меня сюда привел, — добрый.
Нельзя сказать, что Щеглов не любил детей, напротив, он не упускал случая дать хозяйским
