спрыгнула на землю. Марта сразу заключила ее в свои объятья.
Изумрудные и финиковые глаза, вглядываясь друг в друга, сразу загорелись и засверкали дружескими искрами.
— Сколько ты километров на нем сделала? — спросила Марта.
— Около четырехсот, и, как видишь, мой конь молодцом: не худ, не хром и спина не набита.
Игнат в недоумении смотрел на протянутую ему руку Иллоны. Его поразило то, что у такой героической девушки может быть такая маленькая ручонка, осторожно пожав ее, он сказал:
— Поздравляю! Ты совершила великий подвиг: в наше время ездить на лошади по земле труднее, чем лунолазам взобраться на луну.
Слегка удивленная тем, что парень сразу заговорил на ты, Иллона поздоровалась с Марком.
Марк не решился заговорить на ты.
— Возьми коня, — обратилась Марта к жениху. Потом к Иллоне: — как его зовут?
— Хижра, — ответила девушка.
— Так вот, — продолжала Марта, — возьми Хижру и поставь в пустой денник рядом с Гракхом.
— Простите! — начала было Иллона, но Марта перебила ее: — На ты! на ты! Говори на ты.
— Ну, хорошо, — согласилась Иллона. Под слоем пыли ее лицо покраснело. — С твоего разрешения я сама уберу лошадь, — сказала она.
— Ты не устала? помыться не хочешь? — с удивлением и восторгом спросила Марта.
— У меня закон: сначала лошадь, а потом я, — ответила Иллона.
Марта указывая дорогу, Иллона ведя на поводу Хижру, словно одного поля ягоды, кавалерийскими походками пошли в сторону конюшни.
— Ну и баба! — воскликнул Игнат, хлопнув Марка по плечу.
— Не дерись! Предсказываю! ты на ней женишься!
— Вот это ты врешь! С меня хватит этого удовольствия. Тот, кто тебя обманул первый раз — дурак, но если ему удалось тебя обмануть второй раз, тогда ты дурак, — возразил Игнат.
— Значит, тебе обязательно придется быть дураком, — воскликнул Марк.
— Ну, это мы будем посмотреть, — отпарировал Игнат.
Приятели подошли к колодцу, вытащили ведро холодной, как лед, воды и, обнажившись по пояс, стали, пофыркивая, полоскаться.
Устроив Хижру в пустом деннике, рядом с Гракхом, девушки принялись вместе растирать его жгутами соломы. Одна с правой стороны, другая с левой. Марта спросила:
— Нет ли у него крови Ле Санси?
— Есть, — ответила Иллона, не переставая работать. — Как ты угадала?
— Очень просто: по масти и по постановке головы.
— А твой Гракх от кого?
— От Принца-Рюделя и Дзи-Квин.
— Значит, Гальтиморович!
— Да, конечно!
— А какой семьи?
— Шестнадцатой!
— А имбрединг на кого?
— На Бенд-Ора, на Сант Симона, а ближе на Командери. А у Хижры какая семья?
— Третья! — Ответив это, Иллона бросила жгут, уже растрепавшийся, и стала скручивать второй.
— Третья, ты говоришь, — слегка запыхавшись, повторила Марта, останавливая руку на спине Хижры.
— А имбрединг у него на Ксара в седьмом поколении, а ближе на сына Тедди Астерюса, а в четвертом на Дан-Купида, того самого, от которого …ах, не могу вспомнить, — сказала Иллона.
— Ах, я тоже не помню, но ничего, у меня есть Студ Бук, можно будет посмотреть.
Убрав лошадь, новые подруги закрыли денник и остановились перед дверью, за решеткой которой лиловым светом зажигались глаза Гракха, блестела вороная голова с белой лысиной, в виде летящей ласточки.
— Покажи мне его! — попросила Иллона.
В это время долетел голос Брониславы:
— Ужина-ать! стол накрыт, ужинать!
— Потом покажу, зовут ужинать, ты верно очень голодная.
— Нет, нет покажи теперь, — взмолилась Иллона. Марта распахнула дверь. Гракх положил на плечо Марты храп и подул ей в ухо запахом сена.
— Покажись, ну покажись Иллоне, какой ты у меня, — говорила Марта, поворачивая своего жеребца в профиль.
Изумрудные глаза впивались то в грудь Гракха, то в спину, то в круп, то в шею. Жеребец, словно чувствуя на себе взгляд знатока, завертелся, шелестя подстилкой и выгибаясь на все стороны. Блеск его шерсти был подобен блеску крыла ворона. Чуть-чуть даже синевой отливала шерсть. Сильные мышцы ходили под тонкой кожей, составляя гармонию силы и красоты.
— Да, хорош, что и говорить! А вон у него пятнышко Эклипса, под гривой на шее, — сказала Иллона.
— Ты и это увидела? — удивилась Марта.
— Помнишь, Эклипс родился во время затмения солнца. Он передает свой знак многим потомкам. А с тех пор прошло сто пятьдесят лет.
— Удивительно, конечно, помню! — воскликнула Марта. — Какое это было благородное дело — конозаводство, — продолжала она. — Короли Англии этим занимались, аристократия. Сколько труда, знаний понадобилось, чтобы вывести породу чистокровных лошадей. Как это чудно было: помогать природе, чтобы она при помощи человека достигала в своих произведениях совершенства. Это было соучастием в творчестве Бога. Это шло рука об руку с притчей Христа о «Талантах». Ты не находишь? — спросила Марта закрывая денник.
— Конечно, — подтвердила Иллона. — Я много новостей привезла вам. До чего люди доходят в своем неистовстве!
— Ну, это ты за столом расскажешь, — сказала Марта. — Пойдем, умоешься сначала.
— Зачем? вон ведро стоит, я тут умоюсь и все.
— Так это Гракх не допил.
— Тем лучше, я лошадьми не брезгаю, — возразила Иллона, нагнувшись.
— Дай я тебе солью, — предложила Марта. Марта подняла ведро, Иллона подставила под струю свои чудесные руки, сложив их корытцем. Она хорошенько вымыла лицо, шею.
— Твоя любезность граничит с красотой твоего жеребца, — сказала девушка, вытирая лицо и руки чистой попонкой, которую она сорвала с гвоздя на столбе.
От замка в это время уже раздавались голоса Игната и Володи, призывающие к ужину.
— Идем! — закричала Марта, выходя из конюшни.
Подходя к столу, накрытому под липой, Иллона говорила:
— Вся копоть, весь ужас, вся грязь сошла с меня в вашей конюшне. Смотрите! — крикнула она расставив пригласительно руки. Все собравшиеся глянули и увидели новую Иллону. Вместо пыли, размазанной потом, на лице ее золотился здоровый загар. Черты ее худенького лица рассмотреть было почти невозможно, потому что этому мешала лучистость ее длинных, чуть косо разрезанных глаз.
— Ты из Бахчи-Сарая примчалась?! — крикнул Саша.
— В нашу Золотую Орду, — пошутил дядя Петя. Волчок присмотрелся к Иллоне и вдруг лизнул ее в лицо.
— Чудесный пример заразителен, — пробасил Игнат. Он первый, а за ним и все остальные стали обмениваться с Иллоной родственными лобзаниями.
Когда порядок водворился, после краткой молитвы отца Иллариона все уселись за стол.
