Алёнушка

На другой день, когда Панкрат пошел на торжище, Евкрат, нарядив помело в свою одежду, произнес магическое слово и приказал помелу принести воды. Помело пошло за водой, принесло воды и снова отправилось за водой. 'Постой! — кричал Евкрат. — Довольно уже воды, больше не нужно!' Но помело не внимает ему, знает себе носит да носит воду и, следственно, затопило бы весь дом. Евкрат испугался; не зная, что делать, схватил он топор, перерубил помело надвое; глядь — оба конца берут по ведру и начинают снова носить воду. Евкрат сзывает домашних людей, чтоб уняли водолеев. Все бросились на них, ухватили за платье, за руки, за ноги, а так как водолеи было помело, то, следственно, растянули его на части по пруту; глядь — прутья подхватили клочки одежды, накинули на себя, вбежали к бочарю, жившему по соседству, растащили у него все ведры и коромыслы, пошли за водой на реку, носят воду. Евкрат со страха, убоясь мщения Панкрата, скрылся; народ пал на колени и просил Изиду и Озириса, чтоб они взяли двух водолеев обратно в зодиак небесный и, следственно, спасли бы город от потопления. К счастию, пришел Панкрат, понял, в чем дело, и унял водолеев, обратив их в помело.

— О, это древнее чудо! — вскричал Ксаверий Астафьевич.

— Следственно, видите, господа, о каком происшествии упоминает древность. Это мне рассказывал человек достоверный, читавший древнюю греческую рукопись.

— Напрасно вы так подробно рассказывали эту греческую басню, ее можно короче прочесть у Гете, — сказал Северин.

— Басню, вы полагаете? Следственно, вам покажутся невероятными и чудеса, которые делал Брюс? Однако ж мой дед собственными глазами видел песчаного человека, и, следственно…

— Пожалуйте расскажите, я что-то слыхивал про это, да не верится…

А вот видите… Должно знать, что дед мой был в денщиках у Петра Великого. 'Ну, Филат, — сказал он однажды ему, — поедем-ка к колдуну Брюсу'. У моего деда так и затряслись поджилки. Как это, думал он, следственно, его величество едет к колдуну? Приехали к Сухаревой башне, вошли под самый шатер; вдруг показался из другого покоя высокий, бледный, тощий человек и поклонился низко государю. Дед мой так и вздрогнул, как увидел сквозь дверь скелета да разные каббалистические инструменты. Только что государь вошел в комнату, двери захлопнулись, заперлись на ключ. Мой дед, как ни боялся колдуна, подкрался, однако же, на цыпочках к двери, прислушивается… говорят что-то непонятное, следственно, на тарабарском языке. Потом государь Петр Великий громко сказал: 'Ну, Брюс, вели-ка своему песчаному сварить мне кофию'. — 'Сейчас, ваше величество!' — отвечал Брюс. Не прошло минуты, вдруг слышит дед мой, что идет песчаный человек, стучит стопами об пол.

— Здорово, песчаный! Что твоя голова? — спросил государь.

— Болит, государь, точно как будто кто булавку воткнул в темя, — отвечал песчаный человек.

— Славный кофий! Ай да песчаный! — сказал государь и с этими словами встал с места, и, следственно, дед мой отскочил от дверей и ничего уже не слыхал, что происходило потом… Однако ж из этого вы можете видеть, что анекдот известный про Брюса, что он делал из песку людей и оживлял их, втыкая в голову булавку, действительно справедлив…

— О, я верю, что у Брюса был денщик Песчаный, которого, однако же, верно, не он сделал, — сказал Северин.

— Как угодно, так и думайте; но я полагаю, что вы также слышали, что в шатре Сухаревой башни есть комната, в которой волшебные книги Брюсовы залиты свинцом. Это так верно, как я сижу на этом месте, и, следственно, удивительно ли, что Брюс, зная черную магию, делал людей из песку и оживлял их, втыкая магическую булавку в голову.

— Достоверность, конечно, и в этом есть. Но я вам и забыл было рассказать чудное событие с моим шурином; уж этому я, живой человек, свидетель. Прежде всего должно сказать вам, что в южных губерниях отдаются деревни на посессию. Вот шурин мой и взял одну деревню на посессию и сверх того купил заочно в этом же имении лес на вырубку, так дешево купил, что и сказать нельзя. Объехав имение, он порадовался покупке: огромный лес над самым Бугом!

'Ну, ребята, — сказал он, собрав весь мир сельский, — надо приниматься рубить рощу, чтоб успеть к зиме отправить водою в Одессу'. — 'Как можно, пане? — отвечают ему староста и старики, — да в этом лесу отцы наши сука не срубили, и мы не срубим'. — 'Как?' — 'Да так, лес заповедный'. — 'Заповедный или незаповедный, а он мой'. — 'Какой твой, то панский лес'. — 'Да я купил его у пана'. — Купил у пана грабе,[8] да не купил у Каменного пана'. — 'У какого Каменного пана?' — 'А что, люди говорят, стоит на высоком холме модла его пиреная[9] '. — 'Что за модла пиреная?' — 'Да, примером сказать, чортов болван, красный; отцы наши носили ему десятину волею, а мы неволею носим со скота, с дворовой птицы, с посева, с печеного хлеба, масла, молока, словом единым, со всего; продашь ли что в городе, со всего неси долю десятую, а не понесешь десятую, весь хлеб погорит, весь скот опаршивеет, у всей птицы типун на языке сядет, вместо молока у коров сукровица, куры начнут кричать петухом, а уж то не добро, пане'.

Шурин захохотал, услышав про эти чудеса. 'Ну, — сказал он, — с этого дня не будем платить болвану десятины'. — 'Бог ведает, боярин, — отвечает ему, — лучше бы ты оставил добром чортов лес да послал от себя в дар модле пиреной пары две коров из стада; уж были у нас такие два ксендза, что стращали выжить Каменного пана с холма, да не рады были жизни своей'. — 'А что же сделалось с ними?' — спросил шурин. 'И сказать не можно'. — 'Говорите!' — 'Не можно, никак не можно, пане!'

'Плутовство!' — думал шурин мой. И на другой же день приказал он отправиться всей деревне с топорами рубить рощу.

Ввечеру староста со всем сельским миром пришел к нему, все охают.

— Измаялись, боярин, топоры притупились, переломались, а дерева не срубили: железо, да и только! а сами руки не поворошим, словно кто кости перебил…

'Мошенничество!' — думал недоверчивый мой шурин. — Завтра сам я еду, будете при мне рубить!

— Как изволишь, ни сил, ни мочи, ни топоров нет, — отвечают ему.

В самом деле, у всех топоров до одного лезвие, как обух, тупо.

— Коня! — вскричал мой шурин на другой день, но вдруг приходят пастухи, бросаются ему в ноги. — Что такое? — Стадо панское ушло за черный яр, сгинуло, да пропало! — Как пропало? — Пропало; люди говорят, оттуда возврата нет. — Коня! — повторил мой шурин вне себя, — все за мной верхами!

Все бросились в ноги. — Помилуй ты нас, отец родной! Модла всех нас передушит.

Не слушает шурин, велит подавать коня. Конюхи бросились в конюшню… Ни один конь в руки не дается… не подпускает… бьет и задними, и передними. Поднялось страшное ржанье. Все вон из конюшни.

Как шурин мой ни был недоверчив ко всему сверхъестественному, но призадумался: не знает, что делать. Настал вечер, страшно стало ему одному в огромных покоях панского дома, но, преодолев страх, лег он спать… Вдруг, около полночи, слышит… что-то идет по комнате, точно как огромный камень… с места на место переступает, пол так и трещит, на дворе старый пес залаял, потом завыл.

Не успел шурин мой дернуть за колокольчик, чтоб кто-нибудь пришел… вдруг точно гора упала и сдавила его своей тяжестью…

С этой минуты он уже ничего не помнил.

В страшной горячке и в бреду только и слышно было от него: вот, вот он, Красный каменный пан! Ох, да помолитесь ему, чтоб не сжег меня! скажите, что я дам ему десятину со всего!..

Выздоровев, он стал молчалив, ни с кем ни слова, только одно повторял: скорее, скорее собирайтесь в дорогу!