основном оказавшиеся на поверку некомпетентными информаторы. Однако Крот, чувствующий себя и поныне всесильным боссом мафии, больше журил себя самого за то, что недоглядел.
Самокритика подогревала его боевой дух. Он готов был к войне с казанскими, хотя предпочтение отдавал спланированной на общем совете хитрой комбинации. Новые положенцы, заменившие свободные вакансии в организации Крота, склоняли папу к минимальному количеству жертв.
Почему Одинцов не позволил забрать дочь? Она же выполнила его условия. Что он затеял еще, ведь им же удалось убедить этого противного бандита с зеленеющей змеиной кожей в том, что она не имеет никакого отношения к московским разборкам.
Номер люкс в отеле «Савой» был для нее той же тюремной клеткой. На встрече с вором в законе условились, что она временно будет проживать здесь, не прячась и не таясь. Естественно, под наблюдением. Черт с ними… но дочурка?! Какую цель преследует Одинцов, удерживая грудного младенца у себя? Что он хочет выжать из нее еще? Деньги? Неужели действительно ей приходится так страдать из-за этих проклятых бумажек? Она предлагала ему взять все: чековую книжку, наличные, ассигнации, переписать на него сингапурские счета, дать коды мумбайских сейфов. Предлагала оформить дарственную на недвижимость в Индии и на Мальдивах. Только бы оставили в покое. Только бы не отрывали мать от дочери.
Почему он молчит? Прошли почти сутки, а он не соизволил даже позвонить. Она мечется по этой золотой клетке с велотренажером «Кетлер», вибромассажером и ванной– джакузи и не находит себе места. Неизвестность… Она томит, гнетет, убивает ее. Телефон молчит… молчит…
Елена выходила из отеля несколько раз, но неумолимые соглядатаи просили ее вернуться в номер, вежливо напоминая о договоренности, и она снова отрешенно смотрела на телефонный аппарат, словно гипнотизируя его, выпрашивая хоть единый звук, единое слово, хоть одну весточку о Сашеньке.
Одинцов до конца не понимал, как чувствовала себя Родионова. Для него этот звонок не был столь принципиальным. Он считал, что данного ей слова о том, что с девочкой ничего плохого не случится, достаточно. Он не спешил с возвращением ребенка, потому как думал, что надобность в Матушке еще не отпала. Другой причиной, скорее основной и роднящей номенклатурного злодея с обычными маньяками, было то, что ему нравилось держать ее на взводе.
Эта сильная женщина зависела от него, он мог диктовать ей условия, приказывать. Он знал, что, если захочет, она пойдет на все. Кровь холодило при этих мыслях. Как она держалась в офисе Крота! Какое хладнокровие и владение собой. В ее положении далеко не каждая женщина могла бы так себя вести. Одинцов восхищался ею. Тем более, несмотря на возраст, она не казалась старой. В ней было нечто, что притягивало. Леди-гангстер… Ее оружие – внешность и воля. Она сама – орудие. Надежная пушка типа популярного «Глока-17». Она – Леди Gun!
Что до этих молоденьких цыпочек, то в них можно было разглядеть лишь агрегат для утоления своей сексуальной жажды. А перед Родионовой нестыдно было преклонить колени. В ее облике угадывалась породистая аристократка, пресыщенная и недосягаемая, циничная и жестокая. Холодная и одновременно по-сумасшедшему страстная. Одинцов все больше и больше задумывался об этом и готов был признаться себе, что ему небезразлична эта женщина.
Как ждала Елена телефонного звонка, и как просто ей было позвонить. Но Одинцов этого не сделал еще и потому, что был очень занят. Его подчиненные и специальная антитеррористическая группа ФСБ проводили операцию по обезвреживанию преступного клана торговцев оружием из Эстонии. Руководителем операции был назначен Одинцов. Поэтому ему удалось укрыть часть конфискованного оружия от сослуживцев и командира подразделения, чтобы затем тайно передать его наиболее радикальным соратникам из братства…
Родионова не могла ничего предпринять. Вынужденное бездействие било по психике. К двум часам ночи душевные силы иссякли. Она без чувств упала на кровать в спальне. Возможно, потеря сознания явилась защитной реакцией истощенного непрекращающимися переживаниями организма. Однако спасительное беспамятство растормошило в глубинах подсознания застарелые страхи, ей снились ужасы прошлого. Она как наяву снова видела кошмары, исковеркавшие всю ее жизнь. Первым кошмаром предстал епископ Симеон в белом куколе. Этот человек являл собой для Елены олицетворение человеческой низости. Его седая борода вытянулась козлиным клином, глазки светились красными зрачками, как на портретном фото, отснятом дешевым «Полароидом» на ялтинской набережной.
Слабо тлеющие очаги разума делали безуспешные попытки успокоить Елену. Она отчетливо видела красные зрачки Симеона, мигающие поочереди раздражающими яркими семафорами. Сквозь частокол из корявых веток пробивался материализовавшийся розовый сгусток света и мелодии, отразившийся от зрачков епископа. «Сказки Венского леса» заполняли пустоты сознания, вытесняя вакуум и злорадно смеясь. Беспощадный вальс ударял по барабанным перепонкам навязчивыми нотами Штрауса. Сгусток уже стоял пред глазами. Интуиция подсказывала, что сейчас произойдет нечто страшное. Сгусток раздувался, принимал очертания прозрачной сферической окружности идеальных форм. Ее стенки стремились к ничтожно малой толщине. Внутри этого огромного мыльного пузыря Елена увидела сына. Андрюша ей улыбался. Он был красивым, ее мальчик…
– Что со мной будет, мама? – по-юношески наивно спрашивал он.
Елена протянула к сыну руки, но стенки пузыря от прикосновения ее пальцев отпружинили. И тут шар лопнул. Прогремел оглушительный взрыв. Андрюшу разорвало в клочья.
– А-А! – кричала обезумевшая мать. – Андрюшенька! Где ты!!!
Она упала на колени и рыла, рыла землю под ногами, не понимая, что делает, не зная, что ей теперь делать.
Она повалилась на землю безжизненная. Елена взывала к Богу, молила о помощи, о милосердии. И горько рыдала, выпрашивая смерть для себя и жизнь для своего ребенка…
Телефонный звонок вернул ее к реальности. Пульс бился так, словно сердце сдавало стометровку. Елена сорвала трубку, которая чуть не выскользнула из влажной ладони.
– Доброе утро… – это был он.
Да, было семь утра. Елена мельком взглянула на часы.
– Что с моей дочерью?! – гневно прокричала она.
– Я же обещал вам, что с ней все будет в порядке, – напомнил Одинцов. – Вы напрасно волнуетесь по этому поводу. Ну, хотите услышать ее?..
В трубке раздался звонкий детский голосок. Сашенька задорно смеялась. Голос дочурки немного успокоил Елену. Она выпустила воздух из груди, избавив легкие от напряжения.
– Когда я смогу забрать ее? – жалобно спросила Елена.
– Ну, не стоит так торопиться. На вас, Елена Александровна, это не похоже. Вы же сильная женщина.
– И все-таки что вам от меня надо? Деньги? Недвижимость?
– Не подгоняйте события. Елена Александровна. Все скоро закончится. Вы получите свою девочку целой и невредимой. Только ведите себя спокойно. Не предпринимайте никаких шагов – это может обернуться против вас. До скорой встречи.
Сашенька была жива. Это сейчас самое главное…
Полевой командир Абу Хамзатов позвонил своему другу в Казань поздним вечером, спросил, как здоровье, как дела у Ахмедхана, какие новости, рассказал об обстановке в Бамуте и Ведено. Затем сказал:
– Шариф, тут к тебе очень важное дело есть.
– Чем я могу быть тебе полезным, Абу? – с готовностью ответил шейх.
– Это дело особой значимости и строгой секретности… Ты никогда не был сторонником необоснованного кровопролития. Одно дело – война, другое – терроризм… Поддержишь ли ты меня, если что-то случится с координатором? Он увлекся ваххабизмом, соблазняет молодежь, наших вдов вербуют в шахидки. Это чуждое для нас учение. Ты знаешь.
– Знаю.
– Вот и хорошо. Спасибо, Шариф… Кстати, как дела в Москве? – как бы между прочим
