Воодушевленный, он подошел к окну.
Внизу суетился город. Люди спешили на работу. Торговцы-азербайджанцы, ночующие прямо в палатках, расставляли свои лотки на бордюрах, усеивая их диковинными фруктами. Киви, бананы, ананасы, дыни, персики, гранат… Таджики-гастарбайтеры грузили мусорные контейнеры и подметали улицы. Неутомимый поток автомобилей с неохотой соглашался на минутную передышку у перехода. На улице смеялись дети в разноцветных пестрых куртках с ранцами на плечах. Ребята бежали в школу. Пронесся разукрашенный рекламой «Панасоника» троллейбус.
Один пацан, рисуясь перед детворой, лихо запрыгнул сзади на подножку, и троллейбус помчал безбилетного пассажира к нужной остановке. На лице пацана было неподдельное счастье. Наблюдая за этой картиной, Одинцов пришел в себя.
Простые люди далеки от его борьбы. Жизнь течет своим чередом. И это обидно. Им, этим серым людишкам, невдомек, что творится в государстве, они замкнуты в своем меркантильном мирке, стерегут свое благополучие, копят деньги, переводят их в доллары…
Была бы его воля, он бы сжег все доллары на Красной площади, а на них поджарил бы всех лидеров еврейско-американской хунты, думающей, что в ее руках власть в России!
Неприятные мысли давили на Одинцова, воодушевленность сменилась обычным его состоянием – ненавистью. Он умел ненавидеть всех.
В спальне заплакал ребенок. Одинцов вспомнил, что пора ехать в «Савой» к Родионовой. Ему приятно было думать о скорой встречей с роковой женщиной. Такая если захочет, то сможет сделать мужчину счастливым.
Он взял на руки небрежно закутанного пеленками ребенка и вышел на улицу, где его ждала служебная машина.
Следом за автомобилем Одинцова тронулась «Волга» с сотрудниками отдела внутренних расследований ФСБ. Крот успел перед смертью подбросить информацию о связи фээсбэшника с активом экстремистской организации. В управлении были удивлены: офицер был на хорошем счету, заслуженный человек, бывший афганец, имеет правительственные награды… И все же не поленились проверить. Все лидеры фашиствующих организаций, как правых, так и левых ультра, были под колпаком у МВД и ФСБ, их телефоны и офисы прослушивались, на всех имелся компромат. Сопоставив все оперативные данные, в ФСБ пришли к выводу, что один из активистов запрещенного «Братства Коловрата», имеющий подпольную кличку Топор, не кто иной как подполковник Одинцов.
Сенсационное разоблачение в копилке ведомства внутреннего надзора отлично вписывалось в развернутую по инициативе вновь назначенного президентом директора кампанию чистки рядов. Хвост тянулся за Одинцовым до отеля «Савой»… У парадного входа он вышел и направился в гостиницу, неся на руках укутанного в пеленки младенца.
Увидев своего ребенка на руках у Одинцова, Елена бросилась к нему и с решительным видом, не терпящим возражений, отобрала девочку.
– Маленькая моя… Как ты себя чувствуешь? – ворковала над девочкой мать. Она распеленала ее, сменила памперс и закутала в чистые пеленки. Ребенок сладко зевнул, не издав больше ни звука. Елена отнесла Сашеньку в кровать, затем вышла, закрыла двери и, загородив на всякий случай вход в спальню, со злостью произнесла:
– Вы оставите меня в покое?!
– По-моему, я пока не дал вам повода усомниться в моей искренности, – рассматривая ногти на руках, заметил Одинцов.
– Значит ли это, что мы с дочерью свободны?
– Кому как не вам, Елена Александровна, знать, что свобода и необходимость – всего лишь парные категории диалектики. Необходимость всегда лимитирует свободу, а долг лишает нас ее. Руководствуясь необходимостью, люди приносят в жертву собственную свободу. Это происходит сплошь и рядом. Человек будет унижаться, если ему это выгодно, будет облизывать пятки заклятому врагу, если у него нет другого выхода, будет заниматься любовью с уродом, от которого его тошнит, если у него нет иного способа бороться за свое существование. Не так ли?
Слушая Одинцова, глядя на его похотливые глаза, Елена ужаснулась, точно такой же змеиный блеск она видела раньше, давным-давно, в глазах лжемонаха Симеона, который лишил ее девственности взамен на благополучие отца. Она пренебрегла тогда своей девичьей честью, своей свободой из-за суровой необходимости. Шантаж вынудил ее забыть о гордости.
Она смотрела на Одинцова и вспоминала смрадную келью, скрипящую кушетку, прогрызенное крысой одеяло и высунувшего язык Симеона, кряхтящего над ней сивым мерином.
Время застопорилось на проклятом делении циферблата, словно повернуло вспять прошлое, выплеснулось отчетливо зримыми галлюцинациями из глубин подсознания.
Броская роскошь люкса растаяла в безжалостном воображении. Она была там, в кафедральном соборе, в келье ненавистного владыки. Это он стоял сейчас перед ней и, брызжа слюной, просил сделать ему приятное…
Руки, повинуясь видению, расстегнули кофточку, сняли бюстгальтер…
– Я рад, что ты понятливая, – улыбнувшись уголком рта, оценил ее действия Одинцов и, сняв ремень, открыл ширинку, – тебе понравится.
Елена молча села в кресло, ее мозг отключился. Она закрыла глаза, источавшие слезы. «Сказки Венского леса» отдаляли ее от реальности, уводя в густые непроходимые чащи из столетних дубов, стройных сосен и плакучих ив. Где-то впереди залитая солнечным светом зеленая полянка. До нее надо добраться, и тогда придет долгожданный покой….
Одинцов целовал ее ноги, облизывал кончики пальцев, потихоньку стягивая трусики.
Вдруг она услышала плач. В спальне рыдала Сашенька. Ее голос показался сигналом. Дрема отступила под механическим натиском разума. Она пришла в себя…
Какие-то люди ворвались в номер и скрутили Одинцова. Они сказали: «Вам надлежит следовать за нами. Вот ордер на ваш арест. Сопротивляться не в ваших интересах».
Оборотень неистово кричал, что-то доказывал, чем-то пугал и ругался матом, за что получил по зубам и был в одних трусах препровожден вниз.
Родионову не тронули, посчитали, что женщина не представляет оперативного интереса, мало ли в «Савое» путан и нимфоманок. Заниматься неверными женами новых русских – удел частного сыска. Им за это крутые деньги платят.
Елена быстро оделась, в секунду собрала вещи, взяла дочурку и захлопнула за собой двери номера. Она сдала ключи горничной и вызвала лифт.
Портье у ресепшена сообщил, что есть свободное такси. Елена воспользовалась автомобилем, приказав водителю ехать в аэропорт Шереметьево.
Бежать, бежать… все равно куда. Она, не оборачиваясь, бежала по мраморному полу аэропорта к
