наркобаронов, террористов, моджахедов… – завелся кардинал.
– У нас нет иных источников. И вы лишний раз меня в этом убедили. – Опираясь на трость, эмир собирался развернуться. – И это больше не война одних чеченцев. Мы поднимем кабарду, ингушей и дагестанцев. Нет больше Чечни. Есть вилайаты великого эмирата! Только вместе мы осилим гидру!
– Не обижайтесь на меня, – попросил прощения кардинал. – Братство уже предоставляло кредит некой особе в России, Елене Родионовой, Матушке, на раскол московской церкви. В итоге пятьдесят миллионов долларов улетучились в никуда. И церковь их только окрепла. А с приходом нового патриарха усилилась невероятно. Он уже совершает миссионерские визиты в Украину, на традиционно лояльный к Риму Запад, и его встречают как освободителя. Скоро в Украине выберут промосковского президента. Не удивлюсь, если благославлять его приедет Кирилл. Он уже узурпировал право вещать с кафедры на всех языках, включая латынь. Он претендует на вселенский куколь! Православие, а не Запад – вот наш истинный противник… Если б вы это поняли, у вас не было бы проблем с финансированием.
– Родионова… – только и ответил координатор. – Пятьдесят миллионов долларов. Ты слышал, Яраги?
– Я все слышал… – подтвердил глава «Мухабарата» Яраги Усманов.
Впервые за долгое время Елена Александровна слушала музыку. Она плакала. Но это были иные слезы. Они были вызваны не навязчивым страхом. Не воспоминаниями. Не тревогой. Она слушала не музыку Штрауса, легкость которой отложилась тяжелым отпечатком на ее сердце. Сегодня она плакала от трепета, от величия и таинства, открывшегося ей в музыке, которую сочинил священник.
Ей давно говорили о чуде, которое происходит с людьми, слушающими «Страсти по Матфею». Она не верила, что люди в Швейцарии, Австралии, Украине, России одинаково воспринимают ораторию митрополита Иллариона. Но все же пошла и с первых минут поняла, что не пожалеет. Когда оркестр и хор исполнили «Тайную вечерю», она с благоговейной радостью осознала, что эта музыка целиком вытеснила застарелый страх. В этот день она вошла в храм…
Ей было трудно. Она винила себя, утратившую веру и не доверявшую никому, винила, но отныне не презирала. Ненависть к себе улетучилась. Милосердие Господа стало очевидным и величественным, ведь иначе на свете не было бы такой музыки.
Она стала регулярно посещать церковь, поститься. Ее раскаяние и исповедь были искренними, а ее пожертвования исходили из сердца. У нее появились просьбы, и она не стеснялась молиться, ведь теперь она знала, что может ходатайствовать за Борю, за Милочку и Андрея, чтобы облегчить их участь на небесах. Она молилась о здравии Сашеньки, а иногда позволяла себе ставить свечку за собственное здравие. Ей хотелось жить. Ведь ее жизнь наполнилась любовью и светлой памятью.
– Елена Александровна, вы жертвуете колоссальные суммы на церковь, – заметил как-то Маркел. – Может, стоило ограничиться строительством одной часовни?
– Дай мне насладиться Воскресением… – останавливала его Родионова. – Следи лучше за Сашенькой и не зевай.
И Маркел опекал юную девушку, стараясь изо всех сил. Особенно после того, как случилась странная вещь. Кто-то прислал на имя Матушки электронное письмо.
«Просим вас перевести в течение трех дней пятьдесят миллионов долларов плюс проценты по ватиканскому кредиту в размере двадцати миллионов долларов на следующий счет… – Далее следовал номер корреспондентского счета в Цюрихе. – В случае непоступления средств в установленный срок последует суровое наказание…»
– Бред какой-то! – выразил свое мнение Маркел, но заметил настороженность на лице Матушки. Она потребовала удвоить бдительность, что он и сделал.
Но, как он и предполагал, ни в обозначенные в письме три дня, ни в последующую неделю ничего страшного не произошло. Ложные тревоги и пустые угрозы – дело привычное. По телефону и в электронных письмах все смелые! А как до деда доходит – в кусты…
Однако Родионова восприняла угрозу всерьез, словно предчувствовала что-то неладное.
…Шестнадцатилетняя прелестница была не подарок. Вся в Матушку. Маркел возил ее в закрытую школу на Рублевке лично. В бронированном «Мерседесе». У школьных ворот он всякий раз просил Сашу оставить «пукалку» в бардачке. «Пукалкой» он называл «браунинг беби» – пистолет мелкого колибра, который сам выбрал для девушки и требовал, чтобы оружие всегда находилось в ее сумочке как естественный атрибут, подобный косметичке.
Стрелять Саша не любила, но могла. Маркел постарался – раза три сводил ее в тир. Результаты не ахти какие. Но сносные. В мишень попадала.
Однажды Матушка попросила доставить Сашеньку на собеседование к педагогу, нанятому в качестве репетитора для поступления Сашеньки в МГИМО. Ехать надо было на Вернадского. По МКАД. В час пик.
Маркел никому бы не доверил этот трансфер. Сашеньку он априори возил лично. Благо не по Лондону, куда Матушка категорически не отправляла любимицу, уверенная, что в Москве, под ее неусыпным контролем и присмотром армии телохранителей, куда безопаснее.
Итак, в один из жарких июньских дней Маркел находился за рулем «Мерседеса», дыша гарью через опущенное стекло. Сзади неотступно следовал джип «Лендровер» с охраной. Как обычно.
Да и пробка была обычной. На МКАД все стояло. Ехали только мотоциклы. Один такой мотоцикл резво мчался по левой бровке встречной полосы…
– Я закурю, Саш? – спросил Маркел. – Только знай – курить вредно.
– Курите на здоровье, – скаламбурила Саша.
Маркел стряхнул пепел за стекло и всмотрелся в даль. Пробка, образовавшаяся на внутренней стороне Кольцевой, казалась бесконечной.
– Может, авария там? – предположил главный телохранитель.
– Тогда бы не стояла внешняя сторона. Это дачники… – заключила смышленая девчонка.
Маркел посмотрел в зеркало заднего вида и обратил внимание, что джип охраны находится вовсе не сзади, как положено, а сбоку, на соседней полосе. «Вот придурки. Устрою им разнос по прибытии…» – выругался про себя Сашин опекун.
Мотоциклист, ехавший по встречке, остановился, спрыгнул с сиденья, словно виртуозный джигит с коня, перемахнул через ограждение полос и очутился у «Мерседеса». Маркел не успел среагировать, когда Яраги выпустил в него очередь из компактного «борза» с глушителем. Но больше человека в шлеме интересовала пассажирка.
Он отпихнул труп водителя и чуть ли не влез в салон, направил автомат на девушку. Но выстрелила она. Из маленького пистолета…
Яраги планировал ликвидировать самого близкого Матушке человека – ее дочь. Других вариантов воздействия на Родионову, как-то киднеппинг или широкомасштабная война с ее кланом, не было. Убийство было единственным реализуемым решением, ибо сообщников в Москве после фиаско в чеченских войнах практически не было, существенные трудности обнаружились даже с явками – все они были засвечены. Яраги нашел относительно спокойное место пребывания только в глухом Подмосковье, в поселке Ржавки, куда рассчитывал вернуться после состоявшегося покушения и написать второе, последнее электронное письмо в адрес Матушки с непосредственной угрозой ей лично. И, конечно же, с требованием немедленного перечисления указанной суммы.
Чего Яраги не мог предположить, так это своей смерти от руки несовершеннолетнего дитя женского пола, в руке которой его затухший взгляд уловил напоследок какую-то «пукалку»…
– Как ты себя чувствуешь? – обнимала дочурку мать спустя месяц после того, как девочке пришлось убить человека.
– Нормально, – односложно отвечала Сашенька.
– Я не сумела тебя защитить, – молвила мать.
– Я сама себя сумею защитить, – утверждала дочь.
Елена видела в ней себя, ту молодую девушку, которая считала, что может всего достичь, ту женщину, которая пыталась изменить мир. Не в лучшую сторону, нет… Просто склонить его и перекроить под себя. Для себя. Так что главное уходит на второй план, уступая место суете.
– У тебя есть в школе мальчик? – вдруг спросила мать.
