— Где живет?
— Откуда мне знать? Нет, подожди. Однажды я ходил к нему забрать книгу. Он живет на улице Феррарезе, рядом с площадью делль Унита.
— Номер дома.
— Кто его знает, может, три или пять, не помню.
— Больше ничего?
Он усмехнулся.
— Невесты у него нет, если тебя это интересует.
Я посигналила машине марки «Форд фокус», которая обгоняла меня справа.
— Не интересует, Тим. Это все?
— Дай подумать… Да, у него есть кот. Но ведь ты не страдаешь аллергией, верно?
— Очень остроумно.
Я развернулась и направилась на улицу Феррарезе. Напротив дома номер пять, на другой стороне улицы, стоял дом с вывеской: СОБАКИ И КОШКИ. Я припарковалась между двумя корейскими машинами модели «Kia» и «Matiz» и вошла в магазин. Навстречу вышла продавщица, девушка в теле со снопом рыжих волос.
— Вам помочь?
— Мне только что подарили кота, какой корм вы посоветуете?
— Ну, у нас есть разные производители, — восторженно произнесла она, указывая на стеллаж, весь заставленный баночками.
Моим глазам предстали собачьи и кошачьи подстилки, клетки, ошейники, мячики, мышки. Цивилизованный животный мир. Однажды собаки будут декламировать Прево.
— Какой породы?
— Кто? — спросила я с рассеянным видом.
— Котенок.
— Ах да, он беспородный.
— Помесь, — поправила она слащавым тоном. — Какого цвета?
Я посмотрела на ее волосы.
— Рыжий.
— Какое чудо… А как его зовут?
— Надо признаться, — я неловко взмахнула рукой, — у него еще нет имени.
Она подозрительно посмотрела на меня, пытаясь понять, не утоплю ли я, не дожидаясь вечера, котенка в ванной.
— Советую вам этот паштет из тунца и мягкие шарики…
— Хорошо, упакуйте, — сказала я и посмотрела в окно.
— Вы поставили машину во второй ряд? В это время здесь нет регулировщиков…
— Нет, я кое-кого жду.
— Да? — воскликнула она, кладя в пакет десять баночек.
Я набрала воздух и выпалила:
Вы, случайно, не знаете некоего Андреа Берти? Он живет в том доме? — Я указала ей на дом — У него тоже есть кот.
— Конечно, это тот, что преподает в Институте театра, кино и музыки.
— Знаете его?
— Он мой покупатель… Красивый парень, а? Я протянула ей руку и дружески улыбнулась.
— Джорджиа.
— Патриция. — Она пожала мою руку. — Или Петти.
— Когда преподаватель обычно возвращается по вечерам?
Оказалось, что она хорошо информирована — Всегда возвращается рано, но я с ним в основном вижусь, когда он приходит покупать корм для кота. Как-то он принес его показать мне: огромный, пестрый кот, первого апреля три года будет… Ну, сейчас она мне скажет знак Зодиака. Я, покашляв, прочистила горло.
— Буду откровенна, Патти, я частный детектив и у меня аллергия на кошек.
Она так разинула рот, что я какое-то время могла любоваться ее голосовыми связками.
— Что вы можете сказать о нем?
— Он сдержанный, любезный… в общем, серьезный человек. А что он сделал? У него что, какие-то неприятности? Вы его арестуете? Ах, я понимаю, вам нельзя об этом говорить…
— Вы правильно поняли.
— Но…
— Сколько я вам должна, Патти?
Дрожащей рукой она протянула мне пакет.
— Двадцать с половиной евро, чек в пакете.
Я дала ей двадцать два евро.
— Сдачу не надо и баночки тоже.
Проехав с полкилометра, я остановилась около втиснувшегося между газетным киоском и магазином бонбоньерок бара «Терри». Войдя, я заказала у пожилой полнотелой барменши, в парике как у Мойры Орфей, бокал белого вина.
— Столовое или шипучее? — нетерпеливо спросила она, подбоченясь.
— Столовое.
В баре было пусто. Я села за угловой столик, с закрытыми глазами залпом выпила бокал вина и заказала еще один.
Я довольно смутно представляла свою мать: вот она сидит на краю постели и читает книгу, ставит на пианино стеклянную вазу с цветами. Я вспоминала необычную красоту ее удлиненного и худого лица, ужины с друзьями моего отца, во время которых у нее была привычка обращаться к одному человеку, а смотреть на другого, как тетя называла ее эгоисткой, как иногда в зимние вечера она открывала коробку с настольной игрой «Скарабей» и играла.
Полшю, как-то осенним полднем мы с ней пошли в магазин; домой возвращались пешком под холодным, тонким дождем и таким сильным ветром, что он буквально прижимал нас к земле. Ее черные чулки были забрызганы грязью, она смеялась, плечи слегка вздрагивали, а я говорила: «Мама, я не поспеваю за тобой, у тебя слишком длинные ноги».
Терри, барменша, опустила жалюзи в баре и села за мой столик, прихватив с собой полбутыли вина. Со мной тоже часто такое случалось: когда я напивалась, то рассказывала о главных перипетиях своей жизни первому попавшемуся собеседнику.
— Кто не думал хотя бы раз в жизни покончить с собой? Знаете, работая в баре, я столько всего наслышалась. Есть люди, от которых ты просто этого не ожидаешь: улыбаются, такие спокойные…
Она стукнула по столику рукой с кроваво-красными ногтями.
— Двадцать лет с алкоголиком! Двадцать лет! Если сейчас в бар войдет мальчишка, курящий косяк, я его прямиком отведу к карабинерам.
— Вы о своем муже?
— Да, о муже. Если бы вы знали, что я пережила…
Она начала рассказывать о неверности, пьянках, долгах, мести.
А я думала совсем о другом, о том дне на море, несколько лет назад, когда из воды на берег вытащили утонувшего двенадцатилетнего мальчика из Варезе, и работник купальни делал ему искусственное дыхание рот в рот на глазах у матери, которая стояла с халатом в руках.
— Именно там я поняла, что существует большая разница между засасывающим водоворотом воды и врезавшимся в ворота автомобилем.
Должно быть, я говорила вслух. Терри — в раздумье, как поступить: то ли звонить по Фиолетовому телефону доверия, то ли просто предложить мне покинуть бар, — схватила бутыль с вином, подняла жалюзи и впустила клиента.
