Мэй почувствовала, как напряглось ее тело, задрожали руки. Ей захотелось грохнуть телефонную трубку на пол.
Но она вдруг поняла, что в словах сестры есть правда, и пожар негодования сразу угас. Ничто не мешало Мэй остаться у постели мамы. Ведь у нее, если разобраться, и обязанностей-то особых не было – ни семьи, ни мужа, которого надо ублажать и окружать вниманием. Она не исполнила своего единственного истинного долга – дочернего, не сумела позаботиться о собственной матери. Теперь Мэй горько пожалела, что не поехала в госпиталь вчера вечером. На нее нахлынула волна мучительного раскаяния. Пальцы перестали напряженно сжимать телефонную трубку.
– Ты права, спорами и ссорами ничего не добьешься. Я поеду в триста девятый госпиталь. По сути, я уже выходила из дома, когда ты позвонила, – сказала Мэй.
– А я буду ждать в триста первом!
Обе положили трубки. Мэй закрыла дверь, несколько раз повернула ключ в замке и бегом спустилась с лестницы. Впопыхах она чуть не столкнула со ступенек крыльца какого-то малыша, который сидел там и чертил что-то мелом.
В машине она не сразу сумела вставить ключ в замок зажигания – от волнения тряслись руки. По улице катили велосипеды, груженные хозяйственными сумками и пакетами. На солнышке играли дети, сплетничали соседки. Ей наконец удалось вставить ключ, мотор взревел, и машина рванулась с места, подняв фонтан пыли.
В военном госпитале номер триста девять Мэй заплатила десять юаней сонному солдату в будке, продающему входные билеты посетителям. Предъявив свой билет часовому у входа, она вбежала по лестнице на второй этаж и очутилась в длинном темном коридоре. Через открытую дверь в служебное помещение для медсестер Мэй увидела, что там никого нет.
Остановившись посреди коридора, она вдруг поняла, что не слышит ни звука. Все двери закрыты. Вокруг ни души. Никто не катит тележку с кипятком, не спят на полу родственники пациентов. Всех будто эвакуировали по тревоге, и она стоит совершенно одна в безлюдном здании и прислушивается к бесшумному течению времени.
Сердце Мэй сжалось от страха не за себя, за мать. Голые беленые стены, казалось, уставились на нее. Она мысленно рисовала на них какие-то абстрактные узоры.
Помедлив еще немного, Мэй резко повернулась и быстро зашагала по коридору к кабинету лечащего врача. Оттуда доносились голоса, женский смех. Мэй распахнула дверь, и ее взгляд упал на длинный стол, на стоящую на нем кружку, на мятую газету, горку жареных семечек и шелухи, а также пару задранных на столешницу ног в черных носках с торчащим из дырки пальцем.
Работал телевизор, а врач спал с открытым ртом, во сне раздувая ноздри. Очки сползли с переносицы и перекосились. Мэй постучала по двери, и он открыл глаза – тот самый молодой врач, с которым она разговаривала в день, когда в госпиталь положили маму.
Он убрал ноги со стола, выпрямился на стуле, поправляя очки, и вопросительно произнес:
– Да? – после чего вытер рукавом белого халата уголок рта.
– Когда перевели мою мать? – спросила Мэй, глядя на него сверху вниз.
Врач снова поправил очки, видимо, не понимая, о чем речь.
– Вы, кажется… дочь Лин Бай?
– Да, старшая.
Врач потянулся, распрямляя спину, и посмотрел на часы:
– Минут тридцать – сорок тому назад.
– Зачем? Чье это распоряжение? Разве ее состояние ухудшилось? Почему не известили родственников?
– Эй-эй, полегче на поворотах! – Врач поднялся и выставил перед собой ладони, словно защищаясь от посыпавшихся на него вопросов. – Мы все сделали, как было велено, без всяких возражений! А теперь вы же повышаете на меня голос! – возмутился он.
– О чем вы толкуете?
– Поговорим откровенно. Меня обязали готовить ежедневный отчет о состоянии здоровья вашей матери и посылать его наверх. У вас есть высокопоставленные друзья, ну и поздравляю! Мы ничего не имеем против! У нас и раньше так бывало. Раз есть связи, надо их использовать. Я бы тоже так сделал.
– Да о чем вы говорите? – изумленно спросила Мэй.
– Разве не вы устроили перевод вашей матери в госпиталь номер триста один? Во всяком случае, это не наше решение!
Мэй недоуменно покачала головой:
– Нет, мы ничего не знаем об этом.
– Ну, тогда странно… – Врач взял кружку, сделал глоток, нахмурился и поставил ее обратно на стол. Очевидно, чай давно остыл. – Сегодня утром от руководства госпиталя поступило указание перевести вашу мать. Мы подумали, что вы задействовали какие-то важные связи.
– Да нет же, мы здесь ни при чем! То есть вы хотите сказать, состояние моей матери не ухудшилось?
– Но и не улучшилось.
Теперь и Мэй, и доктору стало одинаково неловко. Мэй смущенно улыбнулась. Врач теребил свои очки.
– Я, очевидно, напрасно побеспокоила вас, простите! – произнесла она, сжимая свою сумочку.
– Да нет, ничего.
Они вежливо распрощались и, озадаченные, разошлись каждый в свою сторону.
Глава 26
На окружной автодороге произошла авария – так, чепуховая, две машины отделались царапинами, однако пробка выстроилась на несколько километров. Минуя место происшествия, Мэй увидела, как трое мужчин и две женщины, ехавшие в злополучных машинах, стоят у разделительного ограждения и ругаются, тыча друг в друга пальцами. Некоторые из проезжавших мимо автомобилей останавливались, и водители, опуская стекла, включались в перебранку.
Добравшись наконец до госпиталя номер триста один, Мэй разыскала Лу и Сестричку у входа в отделение интенсивной терапии.
Сестричка выглядела изможденной до крайности. Ее лицо осунулось, глаза запали. Она явно недоедала и недосыпала последние двое суток. Очевидно, зрелище умирающей старшей сестры причиняло ей нестерпимую душевную боль.
– Нам здесь делать нечего. Мама в изоляторе, посещения запрещены, – сообщила Лу. – Ты уже завтракала? Я умираю с голоду.
Мэй вспомнила две чашки кофе, выпитые утром.
– Нет, – призналась она.
– Предлагаю перекусить в госпитальной столовой. Потом вернемся, узнаем еще раз, не нужно ли чего, и разъедемся.
– Вы, сестры, идите вдвоем, а я уже позавтракала, – озабоченно произнесла Сестричка. – Я уж лучше здесь подежурю на всякий случай.
– Да, пожалуй, кому-то стоит остаться. – Лу посмотрела сначала на Мэй, потом на Сестричку. – Тетушка, мы вам принесем чего-нибудь из столовой. Хотите пельмени и чай?
– Ничего не надо! – ответила Сестричка.
Госпитальная столовая находилась на первом этаже главного здания. Под ее окнами был разбит большой палисадник. По дорожкам между кустиками, греясь на солнышке, медленно прогуливались пациенты в сопровождении родственников.
Столовая только что открылась на обед. На раздачу принесли большие кастрюли с мясом, поджаренным на свином жире, и сложенные горкой горячие пельмени, сваренные на пару. Пока работники кухни расставляли кастрюли, пароварки и металлические коробки для денег, у раздачи выстроилась очередь. В столовую впорхнула стайка медсестер в белых шапочках; каждая принесла с собой алюминиевую миску и палочки для еды. Стоя в очереди, они оживленно щебетали.
Лу заняла два места за длинным столом, а Мэй встала в очередь на раздачу. Рядом сидели несколько
