полуразрушенные колонны. Вдоль извилистых дорожек высились кучи каменных обломков. Некоторые историки утверждают, что по красоте Летний дворец императора не уступал Версалю, пока британские и французские войска не сожгли его во время Второй «опиумной войны» двести лет назад. Мэй знала по фотографиям, как выглядит Версаль, но, стоя сейчас среди развалин Летнего дворца императора, не могла представить себе его былого великолепия.
– Ну, как жизнь, принцесса? – Сестрица Хуэй, как обычно, держалась бодро и весело.
– Почему ты всегда дразнишь меня принцессой?
– Если бы ты, работая в министерстве, вышла замуж за одного из своих принцев революции…
– Только не заводи все с самого начала!
– Ладно-ладно! – Сестрица Хуэй вскинула руки в знак примирения. – Расскажи, как работается на новом месте.
– Работается хорошо. Много посетителей. Людям нужно и то, и другое. Складывается впечатление, что у них на уме нынче две главные заботы – деньги и любовные романы.
– Неудивительно! Богачей развелось, что тараканов! Посмотри, на каких машинах ездят! В наше студенческое время мотороллер считался верхом роскоши! Помнишь Лянь? Ее приятель катался на мотороллере, так мы все считали его уголовником!
Они рассмеялись.
– Я рада, что у тебя наконец налаживается жизнь, – сказала Сестрица Хуэй. – Ужасы, через которые ты прошла в министерстве, не для твоей тонкой натуры.
Мэй кивнула и попыталась улыбнуться.
Дорожка раздвоилась, обегая холм. Женщины сошли с нее и начали взбираться по склону, отчего обеим скоро стало жарко.
– Ну и пекло! А ведь еще не лето! В этом году явно что-то перепуталось на небесах!
Сестрица Хуэй запыхалась. Мэй чувствовала под ногами сухую ломкую траву. С верхушки холма им открылась лужайка в долине. На ней расположилась компания отдыхающих.
– Сюда мы приезжали обмывать наши дипломы, – сказала Сестрица Хуэй, подставляя лицо ласковому солнцу. – Помнишь?
В центре лужайки валялась большая мраморная раковина, когда-то украшавшая резную чашу древнего фонтана. От ее гладкой белой поверхности отражались солнечные блики.
– Конечно! – негромко произнесла Мэй.
Ей вдруг отчетливо вспомнился тот день. Они сидели, курили сигареты и пели. Чижик Ли подыгрывал на гитаре. Япин читал свои стихи…
– Давайте спускайтесь! – крикнул кто-то из компании на лужайке, и Мэй очнулась от грез.
– Это Толстяк! – Сестрица Хуэй помахала рукой, и они зашагали вниз по склону.
Чижик Ли сидел с сигаретой во рту, бренчал на гитаре и время от времени отхлебывал пиво из банки. Он показался Мэй еще меньше и худосочнее, чем прежде. Чижик Ли всегда казался старше своих лет, а теперь и вовсе поблек.
– Опаздываете!
– Это принцесса виновата! Я ее ждала! – Сестрица Хуэй ткнула пальцем в сторону Мэй и повалилась на подстилку.
– Сестрица Хуэй! – смущенно запротестовала Мэй.
Толстяк поздоровался и предложил выпить. Мэй выбрала минералку.
– Как живешь, Ли? – подсела она к Чижику, и тот густо покраснел.
Все знали, что Чижик Ли издавна питал к Мэй нежные чувства.
– Уезжаю в Шэньчжэнь. Обрыдли мне уже и Пекин, и агентство новостей «Синьхуа»!
– Что? – удивился Толстяк. – Ты мне ничего не говорил! С ума сошел? Решил променять информационного гиганта на захудалую провинциальную газетенку?
– Гигант гигантом, а зарплата мизерная. И квартиры не дождешься. После университета мы рвались на работу в крупные организации, а теперь все упирается в деньги. Кто богат, тот и личность. Вот стану главным редактором и тоже буду заколачивать большие бабки!
– Чудак ты! – Сестрица Хуэй открыла банку пива «Циндао». – Что такое деньги в сравнении с властью? Когда Мэй работала в министерстве общественной безопасности, то жила в прекрасной однокомнатной квартире, пользовалась служебными автомобилями и обедала в лучших ресторанах. И при этом не была богатой. Посмотри на директора вашего агентства. Ему не надо никакого богатства! Он и так получает по должности все, что душа желает!
– Ну, мне-то никогда не стать генеральным директором «Синьхуа»! Нужно обладать особым умением, чтобы взобраться на верхушку служебной лестницы! Нет, это не для меня. Я стану богатым! И куплю себе на свои кровные и собственную машину, и собственную квартиру!
– А я обойдусь и без машины! Мне бы только крышу над головой! – печально вздохнул Толстяк. – У нас в «Пекинской газете» еще хуже, чем в «Синьхуа». Не то что квартиры – комнаты в общежитии не дают! Уже четвертый десяток разменял, а все еще живу у родителей. Я так и сказал свахам – моя будущая жена должна работать в таком ведомстве, где обеспечивают служебной жилплощадью.
– В Шэньчжэне и других особых экономических зонах такие специалисты, как мы, смогут приобретать квартиры в личную собственность! – Чижик Ли затянулся сигаретой и выпустил облако дыма.
– А как же твоя пекинская прописка? – спросила Мэй. – Ты ее потеряешь, если переедешь в другой город на постоянное жительство. Неужели не захочешь вернуться?
Мэй огорчилась за Чижика Ли, который всегда был безнадежным романтиком и постоянно страдал из-за этого. Он часто в душевном порыве совершал необдуманные поступки, а потому никак не мог ужиться в прагматическом китайском обществе. Мэй испытывала к нему родственное чувство. Они оба чурались окружающих, хотя и по разным причинам. Чижик Ли боялся общественного неодобрения и неприятия, поскольку это лишало его психологического равновесия. А Мэй считала, что ее никто не понимает, но при этом посылала всех к черту.
– Кто это не захочет вернуться? – прогремел чей-то бас за ее спиной.
Все обернулись и увидели возвышающуюся над ними почти двухметровую фигуру Гуана с испачканным сажей лицом. Ему, по обыкновению, пришлось возиться с переносным примусом, чем он и занимался, спрятавшись от всех за мраморной раковиной.
– Да вот, Чижик Ли уезжает в Шэньчжэнь, – пояснил Толстяк, сокрушенно качая головой.
– И правильно делает, – заметил Гуан, садясь и отгоняя дым от сигареты Чижика Ли обратно ему в лицо. – Наконец-то ты окажешься среди людей твоих габаритов! – засмеялся он собственной шутке.
Чижик Ли был самым маленьким в их группе, хотя родился в краю великанов – в северной провинции Дунбэй.
Сестрица Хуэй шлепнула Гуана ладонью по спине:
– Не будь ослом!
Тот словно не почувствовал удара и опять засмеялся.
– Только не вздумай сбежать в Гонконг! Через несколько месяцев Гонконг вернется в состав Китая, так что мы тебя все равно поймаем!
Жена Гуана – в отличие от него невысокая – подала ему банку пива. Тот открыл ее, сделал глоток и выплюнул.
– Я же велел тебе охладить!
– Я купила его уже охлажденным, – тоненьким голоском оправдывалась женщина, не смея поднять глаза.
– Подай бутылку воды! – приказал ей Гуан.
Тут наконец появился Дин, муж Сестрицы Хуэй. Он медленно скатил с холма велосипед, увешанный сумками с едой, среди которых восседала Крошка По. Жена Гуана приободрилась и поспешила разгружать продукты и готовить горячее. Дин остался помогать возле примуса, а Сестрица Хуэй повела соскучившуюся по ней Крошку По собирать цветы на лужайке.
Остальные принялись раскладывать тарелки, пиалы, палочки для еды, мясную нарезку, китайские пельмени, приготовленные на пару, и вареный рис. Гуан пошел за своими сигаретами, и Мэй вместе с ним.
