обратилась она к Мэй, вытирая полотенцем руки.
– Чайник улуна и две чашки, – ответила та, вынимая бумажник.
Слоноподобная женщина достала из жестяной банки несколько чайных листов и сунула в коричневый заварочный чайник. Потом сняла с плиты другой, алюминиевый чайник гигантских размеров, и залила листья кипятком.
– Четыре юаня! – Она со стуком закрыла чайничек крышкой и придвинула к Мэй две пустые чашки.
Мэй поспешно отдала деньги, не дожидаясь, когда в нее плюнут. Возвращаясь с чаем к столу, она увидела, как дядя Чэнь торопливо запихивает в рот последний пельмень. Мэй только сейчас по-настоящему разглядела складки жира, выпирающие у него по бокам; голову, напоминающую перевернутое яйцо; широкую пухлую спину, согнувшуюся над столом. И этот человек любил ее маму?! Желудок судорожно сжался от отвращения. Потом она вспомнила стройную фигуру и легкую походку Суна, обладавшего мощной харизмой.
Мэй глубоко вдохнула и выдавила улыбку:
– Улунский чай!
Она села и разлила по чашкам дымящийся напиток. Они одновременно потянулись за одной и той же чашкой и разом сказали, испытывая неловкость:
– Прошу прощения.
– Вам известно, что произошло в трудовом лагере? Как мама сумела вытащить нас оттуда? И почему не удалось освободить отца? – Мэй выжидающе смотрела на него.
Дядя Чэнь покачал головой:
– Я не знаю. Лин Бай никогда не говорила со мной об этом. Она вообще не любила вспоминать о своей жизни в то время. – Он посмотрел на Мэй с мольбой в глазах: – Мне очень жаль, что так получилось, Мэй. Если теперь ты откажешься от поисков нефритовой печати, я отнесусь к этому с полным пониманием.
– Я не откажусь и найду ее! – решительно отрезала Мэй.
Однако тут же сникла. Над столом повисло молчание.
Работницы чайной удалились в подсобку. Других посетителей не было. В воздухе висел застарелый запах кухни.
– Вы знаете, что такое нефритовый глаз? – прервала молчание Мэй.
Вчера она задала тот же вопрос Пу Яню, но он не смог ответить, пообещав расспросить коллег и перезвонить ей, если что-то узнает.
Лицо дяди Чэня приняло озадаченное выражение. Он поджал губы и отрицательно покачал головой.
– А почему ты спрашиваешь?
– Да так, пытаюсь кое-что выяснить, – уклончиво ответила Мэй. – Мне пора, да и вас я слишком задержала. Тетушка Чэнь решит, что вас похитили!
Мэй поднялась, аккуратно отставив стул. Дядя Чэнь угрюмо смотрел на нее снизу вверх пустыми узкими глазками.
– Я позвоню…
Дверь опять застряла в перекошенном проеме, и Мэй, выбив ее плечом, оставила открытой. Солнце взорвалось ей навстречу мириадами белых вспышек.
Глава 30
– Хозяина нет, – бесцеремонно заявил приказчик в лавке Папаши У, высокий, с длинным носом, торчавшим, как вороний клюв. На плечи был накинут метровый отрез черного шелка.
– Неужели? – Мэй улыбнулась уголками губ. – Скажите Папаше У, что к нему пришли из отеля «Сплендор»!
Приказчик как бы между прочим окинул ее подозрительным взглядом, морща вороний нос. Потом кивнул, будто пришел к какому-то выводу и преспокойно продолжил перебирать товарные чеки. Позади Мэй, негромко переговариваясь, входили и выходили покупатели.
Приказчику принесли очередной товарный чек, и он поставил на него красный штамп магазина. Затем повернулся и скрылся за бесшумно затворившейся дверью в служебное помещение. Черная ворона улетела.
Яркий солнечный свет лился через раскрытое окно. Папаша У сидел к нему спиной за большим прямоугольным столом, какие в старину ставили вместо алтаря в семейных святилищах – на резных ножках, без тумб и ящиков, – и смотрел на Мэй. На столе находились чернильная авторучка, стопки бумаги для заметок, телефонный аппарат, маленькая фарфоровая статуэтка двух военнослужащих Народной освободительной армии – мужчины и женщины – в балетной позиции, лампа под шелковым абажуром, пачка «Мальборо», серебряная зажигалка и стеклянная пепельница.
Папаша У выложил на стол свои кулачищи. Под тонкой тенниской перекатывались бугры мускулов. Тяжелый взгляд остановился на Мэй.
– Чего вы хотите?
Мэй сидела перед ним на жестком стуле красного дерева с прямой спинкой.
– Вы чуть не сбили меня с ног, убегая из гостиничного номера убитого Чжан Хуна. Это ваших рук дело?
Папаша У убрал кулаки со стола, но не отвел от Мэй непроницаемого взгляда.
– Он покончил с собой!
– С какой стати ему совершать самоубийство? Парню никогда не было так хорошо – деньги, любовница, роскошная жизнь!
Папаша У глухо хмыкнул:
– Деньги? Они бы, возможно, у него и остались, если бы ублюдок вовремя убрался из Пекина!
Он потянулся за сигаретами, но остановился, задумчиво постукивая пальцами по пачке – спохватился, что сказал слишком много.
– Ну, так что надо? – спросил он, прожигая ее взглядом.
– Значит, Чжан Хун проиграл все свои деньги и влез в долги. Он обратился к вам, но вы отказались его выручить. Видимо, он пригрозил донести кому следует о вашем занятии контрабандой, и вы заставили его заткнуться навеки.
Папаша У мотнул головой и сплюнул.
– Фуфло!
Он вытряхнул из пачки сигарету и взялся за серебряную зажигалку.
– А теперь слушайте сюда. Я, может, в чем и замешан, но мокрухи на мне нет! – Папаша У закурил. – Шесть лет в уличной банде, восемь лет в местах, не столь отдаленных, – поверьте моему опыту, лучше сломать чью-то руку, чем шею! Вон, на стене фотки, посмотрите! – Он нарисовал в воздухе полукруг сигаретным дымом. – Я уважаемый член общества. У меня есть связи на самом верху! Я никого не боюсь, и меньше всего такого отморозка, как Чжан Хун! Он игрок, а значит, конченый человек. Меня тошнит от таких ублюдков, как он! – Папаша У замолчал, довольный собственным красноречием.
Мэй посмотрела на стены, где рядами висели фотографии Папаши У в окружении улыбающихся лиц.
– Тогда что вы делали в гостинице?
– А вот это вас не касается! – Папаша У постучал сигаретой по стеклянной пепельнице, стряхивая пепел. – Скажу одно: когда я пришел к Чжан Хуну, он уже сыграл в жмурки. Может, он и не накладывал на себя руки. Может, ему помогли ребята из игорного дома. Это уже не мое дело, и мне до фонаря!
– А вам не приходило в голову, что это дело может стать вашим, если полиция начнет его распутывать?
Папаша У пренебрежительно хрюкнул:
– Вы хоть представляете себе, какая прорва народу валом валит в Пекин? Двадцать тысяч приезжих каждый день! Прибавьте к ним провинциальных работяг, которые живут здесь без регистрации. Речь идет о сотнях тысяч никому не известных, неучтенных бродяг! С какого бодуна полиция займется одним из них? Люди мрут, это закон природы!
– Тогда зачем вы перевернули вверх тормашками гостиничный номер Чжан Хуна? – прищурилась Мэй, наблюдая за Папашей У.
