Один из эрьинов как раз в это время вошел в комнату, катя перед собой сервировочный столик.
— Если бы все зависело от меня, — сказал Келс, — я перестрелял бы всех эрьинов.
Голос Глинт сорвался на крик:
— Если они разумны, это убийство, если нет — это жестокость.
Келс пожал плечами и отвернулся. Несколькими минутами раньше к ним присоединился Герд Джемах. Он заговорил:
— Я что-то не слышал об обществах, которые бы стремились запретить ульдрасам использовать эрьинов в качестве ездовых животных.
— Почему бы тебе не создать такое общество? — рявкнула Глинт.
Эррис Саматдзен хмыкнул.
— Что касается эрьинов и общества их эмансипации, то могу сказать, что гильдии рабочих обеспокоены тем, что эрьины используются в качестве дешевой рабочей силы.
— Естественно. Наша Хартия запрещает рабство. А эрьины — рабы. Совершенно явно тут, в Олани, и менее явно в Уайе. Для Бегущих По Ветру, роль которых в порабощении совершенно игнорируется, эрьины — настоящие рабы.
— Или хорошо прирученные домашние животные.
Чейн заметила:
— Я не могу поверить, что эрьинов можно приручить. Они же свирепы и ненавидят людей.
— Сим и Слим очень ласковые создания, — сказала Вальтрина. — И это действительно так.
Слим, одетый в роскошную ливрею, снова прошел мимо них. Чейн взглянула в его оранжевые глаза, и ей стало не по себе. Ей показалось, что это животное понимает все, что о нем говорят.
Вальтрина снова заговорила:
— Они могут уйти от меня, когда захотят. Я не держу их на привязи. Знаете, почему они работают у меня? Потому что на вилле Мирадоль им лучше, чем в пустыне. Никто не выступает против использования эрьинов, кроме рабочих гильдий, которыми руководят только меркантильные соображения. Они видят в эрьинах угрозу своим заработкам.
Вальтрина вздернула голову и пошла через зал к кучке людей, собравшихся вокруг двух ульдрасов.
Герд заметил, не обращаясь ни к кому в частности:
— Я бы сказал, что эти разговоры только потеря времени, если бы люди не наслаждались ими.
Глинт Избаш холодно сказала:
— Слова — двигатель идей. Идеи — компоненты интеллектуализма.
Джемах ухмыльнулся.
Глинт Избаш покинула их, чтобы присоединиться к Вальтрине. Джемах и Келс пошли в буфет, где Алжер приготовил для них выпивку. Чейн рассматривала светильники из красной глины — изделия ульдрасов. К ней подошел Элво Глиссам.
— Тебе нравятся эти светильники? На них интересно смотреть, но лично я не хотел бы приобрести их.
— Они очень необычны. Эти ассиметричные плоскости вызывают ощущение таинственности.
Чейн кивнула.
— Я думаю, что мое предубеждение навеяно детскими воспоминаниями, когда считалось, что все ульдрасы дики и необузданы. Теперь я понимаю, что регулярность, правильность форм органически неприемлема для них. Они выражают себя посредством трансцедентальной иррегулярности.
— Может быть.
Чейн поджала губы.
— Я сомневаюсь, что ульдрасы мыслят так методично. Они очень горды и придерживаются о себе высокого мнения. Я думаю, что их искусство отражает именно это. Мастер, который делал эти светильники, рассуждал так: мне хочется сделать светильник именно таким, а если кому не нравится, то пусть катится подальше.
— Да, ты права. Скорее всего этот стиль отражает темперамент ульдрасов.
Элво Глиссам посмотрел через комнату на двух ульдрасов, а Чейн незаметно рассматривала его. Ей он нравился: вежливый, тактичный, обладает мягким юмором, умный. К тому же на него было приятно смотреть. Роста он был чуть выше среднего, хорошо сложен, волосы светлые, мягкие, черты лица правильные. Он повернулся к Чейн и доверчиво улыбнулся.
Чейн заговорила чуть быстрей, чем следовало:
— Ты родился на Зинтарре?
— Нет. Я из Дженнета на Диамантии. Скучный город на скучной планете. Мой отец — издатель фармацевтического журнала. Теперь мне, вероятно придется писать заметки о кремах для ног, если мой дед не подарит мне на день рождения выигрышный лотерейный билет.
— А сколько он выиграл?
— Сто тысяч СЕР.
— И что ты будешь делать с деньгами?
Элво Глиссам пренебрежительно махнул рукой.
— Ничего особенного. Расплачусь с долгами, куплю сестре подарок, на остальное буду жить. Мне хватит.
— А что ты делаешь, кроме того, что просто живешь?
— О, у меня много дел. Я работаю в ОЭЭ и собираю военные песни ульдрасов. Они прирожденные музыканты и создали много прекрасных песен, заслуживающих внимания.
— Я выросла под эти песни и могла бы и сейчас спеть несколько штук, от которых кровь стынет в жилах, если бы у меня было подходящее настроение.
— Как-нибудь в другой раз.
Чейн рассмеялась.
— У меня редко бывает настроение, когда мне хочется сжечь свои врагов «одного за другим на шести тысячах костров».
— Может быть, сегодня здесь будет Серый Принц.
— Серый Принц. Он мессия ульдрасов или просто мошенник?
— Он возглавляет течение панульдрасов, куда входят все неподчинившиеся племена. Со временем он хочет подчинить себе племена, подписавшие договор, и затем выбросить из Уайи всех баронов. Здесь его многие поддерживают.
— Включая и тебя?
— Мне не хотелось бы признаваться в этом дочери барона.
Чейн вздохнула.
— Я собираюсь вернуться в Морнингсвейк и жить там. Поэтому я не хочу ссориться с отцом.
— Но ты же окажешься в ужасном положении. Я чувствую, что в тебе есть врожденное чувство справедливости…
— Ты хочешь сказать, что я тоже должна примкнуть к вам? Не знаю. Морнингсвейк мой дом. Во всяком случае меня всегда уверяли в этом. Но вдруг я пойму, что не имею никакого права жить там? Смогу ли я тогда находиться в Монингсвейк? По правде говоря, я рада, что такие мысли не тревожат меня, и я смогу наслаждаться жизнью дома без всяких угрызений совести.
Элво Глиссам рассмеялся.
— Ты, по крайней мере, честна. Если бы я был на твоем месте, я поступал бы так же. Келс твой брат? А кто этот темноволосый парень, у которого такой вид, как будто у него болит живот?
— Это Герд Джемах из Суанисета, домена соседнего с нашим. Сколько я его помню, он всегда был таким.
— Мне говорили — может быть, Вальтрина — что на Келса напал эрьин.
— Да. Это было ужасно. Я по сей день не могу без содрогания смотреть на эрьинов. Я не могу поверить, что эти чудовища поддаются одомашниванию.
— Существует много типов разумных существ. Может, эрьины тоже входят в их число.
— Может быть. Но когда я вижу эти могучие руки, я всегда вспоминаю бедного искалеченного
