старым друзьям.
Он посмотрел на Келса и Герда, затем снова повернулся к Чейн.
— И что ты теперь собираешься делать здесь?
— Завтра я возвращаюсь в Монингсвейк. В Галигонге мы встретимся с отцом и оттуда полетим вместе.
— А какая у тебя политическая платформа?
— Я буду сама собой и ничем больше. Я не хочу ссориться ни с кем.
— Это будет трудней, чем ты думаешь.
Чейн улыбнулась и покачала головой.
— И я, и отец сможем ужиться с кем угодно. Он всегда был разумен и никогда не был жестоким. Ты и сам знаешь это.
— Бури, штормы, молнии — они тоже не могут быть неразумными и жестокими, хотя и причиняют много страданий.
Чейн печально рассмеялись.
— Значит, ты собираешься воевать с моим отцом?
— Я должен. Я хочу вернуть своему народу землю, которую у него отняли.
Герд посмотрел в потолок и отвернулся.
Келс сказал:
— Значит, ты собираешься воевать с моим отцом?
— Я должен. Я хочу вернуть своему народу землю, которую у него отняли.
Герд посмотрел в потолок и отвернулся.
Келс сказал:
— Кстати об отце. Я сегодня получил от него весьма любопытное письмо. Там он упоминает тебя. Послушай, что он пишет: «Может, ты встречаешься с Джорджолем. Когда увидишь его, то постарайся привести его в чувство ради его собственной пользы. Возможно, перспектива службы в Монингсвейк не привлекает его больше, но тем не менее, скажи ему, что когда его сумасшедшая затея потерпит крах, он может вернуться в Монингсвейк. Я только что вернулся из Вольвода и с нетерпением жду вас. У меня было замечательное приключение, самая чудесная шутка, какую я видел за последние десять лет. Рассказ о ней позабавил бы вас и послужил бы уроком для Джорджоля». Вот и все в этом письме, что касается тебя.
Джорджоль поднял свои белые брови.
— Что за шутка? Меня не интересуют шутки.
— Я не знаю, о чем речь.
Джорджоль потер длинный нос, форма которого наверняка была улучшена с помощью хирургического вмешательства.
— Насколько я помню, Утер Маддук никогда не был выдающимся юмористом.
— Да, — согласился Келс, — но он человек гораздо более сложный, чем ты думаешь.
Джорджоль на мгновение задумался.
— Я всегда считал твоего отца человеком, зажатым в тиски этикета. Кто знает, что он за человек в действительности.
— Реальная действительность формирует всех нас, — сказал Келс.
Джорджоль ухмыльнулся, показав белые зубы, более белые, чем волосы, находившиеся в разительном контрасте с голубой кожей.
— Нет! Я есть я, потому что меня сделал я сам!
Чейн не могла сдержать нервную усмешку.
— О, Боже! Муффин! Джорджоль! Серый Принц! Кто бы ты ни был, но твоя самоуверенность поразительна!
Ухмылка Джорджоля растаяла. Но он не успел ничего сказать. Его позвала с другого конца зала Вальтрина. Он поклонился, бросив быстрый взгляд на Чейн, и отошел.
Чейн вздохнула.
— Он всегда отличался самоуверенностью.
Эррис Саматдзен подошел к ним.
— О, вы знакомы с Серым Принцем?
— Да. Это Муффин, — сказал Келс. — Отец нашел его в пустыне, когда тот был совсем малышом. Его бросили родители. Отец принес его домой и поручил заботам Ао. Мы выросли вместе.
— Отец всегда был ласков с Муффином, — сказала Чейн. — За все шалости попадало только нам с Келсом, а Муффин отделывался внушениями.
Саматдзен взглянул на группу ульдрасов.
— Они выглядят весьма зловеще. Не хотелось бы мне ударить кого-либо из них.
— Ульдрас убьет тебя ударом ножа в спину, но никогда не ответит на удар. У ульдрасов голыми руками дерутся только женщины. Это весьма популярное зрелище.
Саматдзен с любопытством посмотрел на Келса.
— Ты не очень-то любишь ульдрасов.
— Некоторых я люблю. Наши Аосы весьма приятные и смирные. Шаман Кургет один из приближенных отца. Он старается отучить аосов от женских драк и других неприятных обычаев. Они ведь до сих пор занимаются колдовством.
— Этот Муффин совсем не похож на ульдраса. Он не похож ни на кого. Он жил у Ао, но воспитывался и учился с нами. Одевался он тоже, как мы. Мы совсем не считали его Голубым.
— Я просто обожала его, — сказала Чейн. — Особенно после того, как он спас Келса.
— Да! Ведь эрьин сделал тебя калекой?
Келс коротко кивнул и хотел сменить тему разговора, но Чейн прервала его.
— Это произошло в двух милях к югу от дома. Эрьин выскочил из-за скалы и хотел разорвать Келса. Джорджоль бросился к нему и разнес голову эрьина на куски из пистолета. И во время, иначе Келса больше не было бы. Отец хотел как-то вознаградить Джорджоля…
Чейн замолчала. У нее перед глазами встала та жуткая сцена.
— Но из этого ничего не вышло. Джорджоль был аурау.
— Он убежал, и мы никогда больше его не видели, но от Кургета мы узнали, что он перебрался через границу и присоединился к гарганшам. Он был гарганшем и знал об этом по своей татуировке.
Чейн взглянула на Джорджоля в противоположном конце зала.
— И вот сегодня вечером мы встретились здесь, на вилле Миразоль. Я знала, что он сделает карьеру, но такой я не ожидала.
Келс сухо сказал:
— Отец всегда говорил, что он станет бейлифом или чем-нибудь вроде этого.
— Должен сказать, — заметил Саматдзен, — что для честолюбивого и самоуверенного ульдраса мало возможностей выдвинуться наверх.
Герд Джемах хмыкнул.
— Эти Голубые очень хотят добыть путем грабежа или воровства деньги, чтобы купить воздушную акулу и тем самым возвыситься. Они не хотят получать полезные специальности — учителя или инженера…
— Да, — согласился Келс. — Они могут свободно жить и учиться в Зинтарре, могут получить профессию. Но сколько из них воспользовались этим? Единицы. Все Голубые в Олани стремятся только к одному: выгнать баронов со своих земель.
— Они считают, что это их земли, — заметил Самадзен.
— Это их земли, если бы они могли выгнать нас, — сказал Келс. — Но они не могут, значит, это земли наши!
Самадзен пожал плечами и пошел прочь.
Келс обратился к Чейн:
— Нам пора идти, ведь завтра трудный день.
Чейн не возражала. Герд Джемах, Келс и Чейн попрощались с тетушкой Валь и покинули виллу Миразоль.
