Палафокс ответил ему тяжелым взглядом, затем рассмеялся:
— Я должен затребовать твое эссе и изучить его внимательно. Ты уже избрал основное направление твоей научной работы?
Беран покачал головой:
— Есть масса возможностей. Сейчас я поглощен историей человечества, возможностью существования общей модели развития, равно как и ее полного отсутствия. Но мне надо еще во многом разобраться, проконсультироваться со специалистами, и, может быть, в скором времени этот вопрос для меня прояснится.
— Похоже, тебя вдохновляют идеи Магистра Арбурссона, Телеолога.
— Да, я изучал его работы.
— И они тебя не заинтересовали?
Беран был осторожен:
— Лорд Арбурссон — Магистр Института Брейкнесса, я — паонит.
Палафокс издал короткий смешок:
— Форма твоего высказывания как бы ставит на одну доску два образа существования, не так ли?
Беран, удивленный придирчивостью Палафокса, ничего не отвечал.
— Ну, хорошо, — сказал Палафокс, все еще слегка недовольно, — кажется, ты уже нащупываешь собственный путь в науке и делаешь успехи. — Он оглядел Берана с головы до ног. — Ты зачастил в космопорт?
Беран, как истинный паонит, покраснел:
— Да.
— Настало для тебя время стать продолжателем рода. Несомненно, ты уже теоретически подкован?
— Студенты — мои ровесники редко говорят о чем-либо другом. Но, Лорд Палафокс, сегодня в космопорту…
— А, так вот в чем причина твоего волнения! Ну-ну, и как же ее зовут?
— Гитан Нецко, — тихо сказал Беран.
— Жди меня здесь, — Палафокс вышел из комнаты. Минут через двадцать он появился в дверях и сделал Берану знак идти следом.
Бочкообразный летательный аппарат уже ждал около дома. Внутри, свернувшись калачиком, затаилась маленькая жалкая фигурка. Палафокс взглянул на Берана.
— Наш обычай таков, что родитель дает сыну образование, его первую женщину и минимум беспристрастных советов. Ты уже сделал успехи на ниве просвещения, в этой машине — та, которую ты выбрал, машину также можешь оставить себе. А теперь совет — и запомни, никогда ты не получишь более ценного! Хорошенько контролируй эту паонитскую сентиментальность и мистицизм, что так въелись в твое сознание. Сдерживай эти импульсы, никогда не выпускай их наружу, никогда не давай им воли — иначе они в конце концов разрушат твои устои. — Палафокс обычным для Брейкнесса резким жестом вскинул руку: — А теперь я слагаю отныне с себя всю ответственность на твое будущее. Желаю тебе успешной карьеры и сотен сыновей, которые прославят твое имя своими достижениями, а также уважительной зависти равных тебе, — Палафокс церемонно и торжественно кивнул головой.
— Благодарю вас, — столь же церемонно ответил Беран, повернулся и пошел по направлению к машине.
Гитан Нецко вскинула на него глаза, затем отвела взгляд и засмотрелась на великую Реку Ветров.
Беран сидел молча, его сердце переполняли чувства, и он не мог говорить. Наконец он протянул руку и коснулся руки девушки, она была мягкой и прохладной, лицо ее — спокойным.
— Теперь я буду о тебе заботиться. Я — паонит…
— Лорд Палафокс приказал мне служить тебе, — сказала она бесстрастно.
Беран вздохнул. Он чувствовал себя несчастным, его одолевали сомнения
— вот они, паонитские сентиментальность и мистицизм, которые Палафокс советовал ему подавлять. Машину подхватил ветер, и вскоре она уже снижалась над его жилищем. С противоречивыми чувствами он проводил девушку в свою комнату. Они стояли посреди строгой небольшой комнатки, с неловкостью изучая друг друга. Беран произнес:
— Завтра я подготовлю более подходящую комнату, а сегодня уже поздно.
Глаза девушки раскрывались все шире, и вдруг она опустилась на кушетку и заплакала от одиночества, унижения и горя. Беран, преисполненный чувства вины, присел рядом. Он держал ее за руку, гладил, бормотал слова утешения, но она, казалось, их не слышала. Он впервые видел горе так близко — это чрезвычайно взволновало его.
Девушка говорила тихо и монотонно:
— Мой отец был добрым человеком, он и мухи никогда не обидел. Нашему дому было почти тысячу лет. Дерево почернело от времени и все камни поросли мхом. Мы жили возле озера Мерван, а за озером были луга тысячелистника и сливовый сад на склоне голубой горы. Когда прибыли чиновники и приказали нам уезжать, отец был поражен. Оставить наш старый дом? Да это шутка! Никогда! Но они произнесли лишь несколько слов, и отец побледнел от ярости и замолчал. Но мы не уехали… И когда они снова пришли… — ее грустный голос прервался, слезы горячо закапали на руку Берана.
— Все будет по-другому, я… — начал Беран.
— Это невозможно. И я тоже скоро умру.
— Нет, никогда не говори так! — Берану хотелось утешить девушку. Он гладил ее по волосам, целовал мокрые щеки. Юноша ничего не мог поделать — близость девушки волновала, и его ласки делались все более пылкими. Она не сопротивлялась, напротив, ласки утешали.
…Они проснулись ранним утром, небо все еще было стального цвета, склон — непроницаемо-черным, словно деготь. Река Ветров ревела во тьме. Чуть погодя Беран сказал:
— Ты так мало обо мне знаешь — и не хочешь узнавать?
Гитан Нецко уклончиво промолчала, и Беран почувствовал себя слегка уязвленным.
— Я — паонит, — сказал он. — Я родился в Эйльянре пятнадцать лет тому назад. Временно я живу на Брейкнессе, — он сделал паузу, ожидая, что девушка поинтересуется причиной, но она отвернулась, глядя на небо сквозь высокое узкое окно.
— Пока я учусь в Институте, — продолжал Беран. — До вчерашнего вечера я был в неуверенности — не знал, на чем буду специализироваться в дальнейшем. Теперь я это знаю. Я стану Магистром Лингвистики!
Гитан Нецко отвернулась от окна и поглядела на него. В ее глазах Беран не смог прочесть никаких чувств. Они были большими, зелеными как море, и ярко выделялись на бледном лице. Он знал, что она на год моложе его, но, встретив этот взгляд, почувствовал себя маленьким и глупым.
— О чем ты думаешь? — грустно спросил он.
Гитан пожала плечами:
— Почти ни о чем.
— Иди ко мне, — он наклонился над девушкой, целуя ее лоб, щеки, губы.
Она не сопротивлялась, но и не отвечала на поцелуи. Беран взволновался:
— Я не нравлюсь тебе? Я тебе неприятен?
— Нет, — мягко сказала Гитан, — как же это возможно? Ведь по условиям моего контракта с Брейкнессом мои чувства ничего не значат.
Беран резко вскочил:
— Но ведь я — не человек Брейкнесса! Я же говорил тебе! Я — паонит!
Гитан Нецко ничего не ответила и, казалось, целиком ушла в себя.
— Когда-нибудь я вернусь на Пао. Может быть, уже скоро — кто знает? И ты вернешься туда со мной.
Она снова не ответила. Беран начал выходить из себя.
— Ты мне не веришь?
— Если бы ты был настоящим паонитом, то понял бы, что верю, — глухо сказала она.
Беран умолк. Наконец ответил:
