Кардинал Гильдебранд уже прекрасно знал, что дюк Нормандии должен жениться на Матильде Фландрской, но прервать Ланфранка он не решался: магия логики учителя покорила его.
Воинов, готовых драться на Альбионе, в Нормандии, в Бретани, других областях Франции и Европы, много. Это – обедневшие рыцари, бесчисленные шайки разбойников, мелкие феодалы, любители приключений. О богатствах Англии им известно от вездесущих купцов…
Гильдебранд поверил во все доводы Ланфранка безоговорочно. Но вдруг тот сказал такое, что даже кардиналу стало не по себе:
– Эта победа воодушевит народы Европы на войну с неверными.
– Какая победа? – стараясь не выдавать волнения, спросил Гильдебранд.
– Вильгельма в Англии, – ответил как о чем-то уже свершившемся худой приор из Бека.
– На какую войну?
– Победа в Англии не сможет удовлетворить всех жаждущих грабить. В Европе слишком много бедных. И количество их постоянно увеличивается. Их можно будет поднять на великое дело, чтобы сбить напряжение междоусобных войн в Европе. После победы Вильгельма в Англии сделать это будет нетрудно. Простому человеку нужна вера в возможность победить. Хотя бы вера в возможность победить. И он пойдет на любую войну.
(Шел еще только 1052 год. О крестовых походах в Европе еще никто не думал. Ланфранк говорил о вере в возможность победить. И только лишь. Гильдебранд, будущий папа Римский Григорий VII, не догадывался даже, что через сорок-сорок пять лет в Европе сложится ситуация, когда одно лишь слово папы Римского – Урбана – взбудоражит десятки тысяч людей, и сын того человека, о котором так печется приор из Бека, поведет армию христиан в первый крестовый поход).
– Вера в возможность победить, – угрюмо сказал кардинал, и по тону, по задумчивому выражению лица, Ланфранк понял, что дело он свое сделал.
ЛАНФРАНК И ВИЛЬГЕЛЬМ
«Хорошо начальствовать учись в своем доме».
«Доблесть души человека легка, точно пух,
Редкий поднять ее только найдет в себе дух».
Некоторые любители эффектных выводов считают, что люди невысокого роста обладают повышенной политической активностью и повышенными политическими амбициями, стремлением побеждать всех и всегда. Если бы эти любители увидели рядом тщедушного Ланфранка и могучего Вильгельма, то они бы перестали оценивать людей, используя показатели всевозможных измерительных инструментов.
Приор монастыря Бек был дюку Нормандии по грудь. Они стояли друг перед другом возле стола в комнате Вильгельма. На столе, ближе к окну, лежала закрытая книга, рядом отдыхал скромный подсвечник без свечи.
Вильгельм, человек импульсивный, взрывной, ждал добрых вестей из Италии, готовился к приезду Ланфранка. Подготовился внутренне.
– Я исполнил твою просьбу, – спокойно сказал приор.
– Я не останусь перед тобой в долгу, – герцог с трудом сдержал радость, ему хотелось пировать. Пировать было рано.
Сначала нужно было увидеть отца Матильды, назначить день свадьбы, обнять девушку, о которой он мечтал более десяти лет. Для людей стремительного нрава – это больше, чем вечность.
– Ты читаешь Цезаря. Хорошая книга. Римский консул покорил Англию, – голос приора сбил волну счастья герцога Вильгельма. Дюк Нормандии вспомнил последние несколько ночей, проведенных в этой комнате наедине с «Записками Цезаря», и другая страсть взволновала его.
– Цезарь многому меня научил. Он завоевал Англию.
– Он покорил Альбион, – подправил Вильгельма любитель точных слов. – Завоевать этот остров еще никому не удавалось. Покорить несколько племен…
– Я не вижу разницы в этих словах, – перебил его Вильгельм.
– Она есть.
– Мне трудно понять, о чем ты говоришь. Цезарь разгромил армию бриттов, римляне основали на Альбионе колонию. Она расширялась.
– Они вели себя на острове очень осторожно. Местные племена терпели их по многим причинам.
– Тебе было трудно в Риме? – сердце Вильгельма не выдержало, напомнив о Матильде.
– В Риме трудно всем. Я получил разрешение на твой брак с Матильдой Фландрской. Это свяжет тебя неразрывными узами с древнейшими родами Европы.
«Я сам себе род!» – хотел крикнуть Вильгельм, но – удивительно! – при Ланфранке подобные желания, столь обычные для взрывного дюка Нормандии, если и появлялись, то гасли быстро и надежно.
– В чем же разница этих слов? – спросил Вильгельм и удивился: как быстро скачут его мысли!
– Цезарь и все после него покоряли племена и народы острова, теснили их с благодатных земель. Они покоряли народы.
– Это так, – молвил Вильгельм, пытаясь ухватиться за идею Ланфранка, понять ее.
– Тебе может выпасть совсем другая задача.
– Какая?
– Завоевать Англию. Завоевать. Момент может наступить очень скоро.
– После смерти Эдуарда Исповедника?
– Он проживет еще долго.
– Воевать против него я не смогу.
– Ты не понял меня, Эдуард может прожить долго, но время это пролетит для тебя быстро, и когда настанет твой час, то…
– Я понял.
– Ты не должен тянуть со свадьбой.
– Опять Матильда! Неужели без нее никак нельзя.
– Без нее нельзя. И ты знаешь это лучше меня. Тебе, вероятнее всего, придется завоевывать Англию. К этому нужно готовиться основательно.
– В чем тут разница! Завоевать, покорить – победить, победить их всех надо в нескольких сражениях! Как то делал Цезарь и в Галлии, и в Британии.
– Нет. Племена в любую минуту могут выйти из повиновения. И тогда война. Так было в Англии после Цезаря. Восстание племен следовало одно за одним. Самое крупное из них вспыхнуло в 57 году по Рождеству Христову, почти тысячу лет назад.
– Ты можешь рассказать об этом?
– Мы сядем. Я устал с дороги.
Они сели за стол, разница в росте стала не столь заметной.
– Все началось в храме друидов. Я расскажу тебе.
БОАДИЦЕЯ
Небольшими колониями жили вокруг Лондония ветераны римской армии. Обитатели Альбиона по-разному относились к ним, терпели, старались не конфликтовать с заносчивыми, чванливыми бывшими вояками. Слишком уж сильны были римские легионы. Одержать победу над ними в открытом сражении не могло ни одно, даже самое могущественное племя. Но не только военная сила римлян пугала местных вождей, а сила другая – страшная. В середине I века нашей эры по всем закоулкам, провинциям и колониям Римской империи разнеслась весть о неслыханной жестокости императора Нерона, погубившего собственную мать Агриппину. Эта расправа с женщиной, с матерью, поразила и напугала всех.
Варварами называли римляне племена и народы, с которыми вели беспрестанные войны более семи веков. Суровыми, подчас жестокими могли показаться жителям Апеннин нравы и обычаи «варваров» – хотя бы тех, кого покорили они на Альбионе. Но император Нерон убил мать свою! Что за человек, что это за люди, что за город – Рим, если там происходит такое?!
