вопросами, обсуждал все аспекты ответов, но не причинял боли. Иногда была только боль и никаких вопросов, или коварный шепот в голове, который именовал Астеляна лжецом и клятвопреступником.
В моменты мучительного бреда скрежет большого медного ключа в замке вызывал страх. Потом проходило время, искаженный разум не мог удержать бушующие мысли, стремился поделиться ими, и Астелян мечтал о возвращении Борея. Иногда он изо всех сил пытался вспомнить, почему оказался здесь, а затем воспоминания возвращались и накатывали волной, смывая боль. Так, в постоянной борьбе Астелян пытался сохранить хоть какую-то часть себя прежнего.
В воображении эта часть была яркой звездой, которая находилась в самом центре разума. Тени пытались схватить звезду, красные светящиеся глаза колдуна изучали её, но она спокойно светилась в безопасности. Это был замысел Астеляна, его мечта. Вернуться на славный путь Великого Крестового Похода, избавившись от нелепых организаций и установки, унизившие человечество. Когда удавалось сконцентрироваться, звезда начинала расти, воспоминания разжигали её, а мечты раздували огонь все сильнее.
Астелян знал, что никогда не увидит Великого Империума, никогда уже не поведет армии Императора по полям сражений под грохот болтеров и треск пламени. Теперь это было свыше его сил, саму возможность отняли, когда он сдался Темным Ангелам на Тарсисе. Если бы он, Астелян, понял все раньше, если бы по- настоящему представлял себе их намерения, то сражался бы так упорно, как не сражался раньше никогда.
Сожаление оборачивалось горем, когда он видел свой план развалившимся на куски, золотая звезда превращалась в мутное свечение, клонилась к закату и ускользала. Веками Астелян оставался защитником, командиром, воином-покорителем. Теперь он понял свой крах и проклял Темных Ангелов, проклял Льва Эль-Джонсона, который направил их по ошибочному пути. Горе оборачивалось гневом, и тогда Астелян слабо бился в оковах, сил едва хватало, чтобы приподняться на каменном столе.
В этот раз он ощутил скулой уже знакомый ветерок, бросил взгляд на приоткрытую дверь, и голова снова бессильно склонилась на плиту. Заплывшими от синяков и налитыми кровью глазами Астелян разглядел Борея и ощутил что-то вроде благодарности в душе — капеллан-дознаватель явился один. Борей быстро подошел, раздался лязг цепей и царапание ключа по металлу замка. Одна за другой цепи свалились, освобождая конечности и грудь Астеляна. Избавленный от тяжести железа, он попытался сесть, но понял, что не в силах этого сделать.
— Старайся понастойчивей, — шепнул ему на ухо Борей. — Твои мышцы должны вспомнить, для чего они нужны. Попробуй ещё раз, и они начнут вспоминать.
Астелян захрипел без слов, всеми фибрами души стремясь собрать оставшиеся силы. Позвоночник горел огнем, мышцы стонали от напряжения, казалось, минули часы, прежде чем удалось преодолеть себя и принять вертикальное положение.
— Очень хорошо, — сказал капеллан-дознаватель, пройдясь перед пленником, а потом ткнув пальцем в дверь. — Ты можешь уйти прямо сейчас.
Астелян медленно повернул голову, посмотрел сначала на дверь, а потом на Борея. Он нахмурился, не в состоянии вспомнить слова, мысли, которые он хотел выразить, тоже притупились.
— У тебя есть вопрос?
Астелян закрыл глаза и сосредоточился. Усилием воли он прекратил кружение мыслей. В горле было сухо.
— Дать тебе немного воды? — спросил Борей.
Астелян кивнул, голова бессильно мотнулась из стороны в сторону.
— Очень хорошо, — проговорил Борей и вышел.
Астелян сидел, уставившись на светильники за приоткрытой дверью. После долгого пребывания в унылом сумраке они жгли ему глаза. Нужно всего лишь встать, пройти пять шагов и тогда он покинет камеру, но Астелян исчерпал самого себя. Все равно, он сейчас соберет все силы, а потом уйдет и будет свободен.
Капеллан вернулся с кувшином воды и чашей.
— Ты хочешь уйти, да? — спросил он, и Астелян вдруг понял, что руки сами потянулись к двери.
Он отдернул руки и прижал их к себе.
Борей шагнул вперед и налил воды в чашу и поставил кувшин на пол. Взял руку Астеляна, слегка согнул ему пальцы и прижал их к сосуду с водой, потом то же самое повторил с другой рукой. Как только капеллан отнял свои ладони, Астелян уронил чашу, и она с грохотом полетел на пол, разбрызгивая воду. Холод этой воды сразу обострил чувства.
— Попробуй ещё раз, — настоятельно попросил Борей, он снова наполнил сосуд и поднес воду поближе. — Тебе удалось сесть, теперь ты сумеешь напиться сам.
Пальцы Астеляна вцепились в чашу, но, пока он не взял её понадежнее, Борей не разжимал хватку. Чаша качалась в ладонях Астеляна, когда он поднес её к губам и вылил несколько капель на язык. Наслаждаясь ощущением, он влил в рот еще немного воды, а потом не сумел противостоять искушению и проглотил все до дна. Вода тут же освежила его, отчасти смыв замешательство и боль.
— Я точно могу уйти? — спросил он, и голос его дрогнул.
— Дверь там, все, что тебе нужно сделать, это встать и уйти.
— И в этом нет обмана?
— Я выше обмана, я следую своему святому призванию.
— Ты не закроешь дверь прежде, чем я до неё доберусь?
— Нет, клянусь тебе клятвой космодесантника, что не закрою. На самом деле я вообще её больше не закрою, пока ты в камере. Можешь уйти, когда захочешь.
Астелян сидя обдумывал слова Борея, его мысли, поначалу медленные, прояснялись и набирали обороты. Приняв решение, он кивнул самому себе, слез на пол, ноги подогнулись, пришлось ухватиться за плиту. Борей отступил в сторону и жестом указал на дверь.
— Очень хорошо, командир, — сказал он тоже с кивком. — Всего несколько шагов, и ты уйдешь из этой камеры.
Лицо капеллана не выражало ничего и оставалось непроницаемым. Собрав все силы, Астелян шагнул вперед, продолжая опираться о каменный стол. Ноги едва держали вес тела, он осторожно убрал руку и встал свободно, покачиваясь из стороны в сторону. Потом сделал второй шаг, шаркая ступнями по полу и ощущая, как от нагрузки трещат суставы. Боль пронзила колени, бедра, позвоночник, и тогда он стиснул зубы в агонии. Светлый прямоугольник двери то становился расплывчатым, то опять оказывался в фокусе.
— А ты понимаешь, что означает уход? — спросил Борей.
Астелян проигнорировал насмешку и сделал ещё один судорожный шаг.
— Ты оставляешь эту камеру, потому что боишься и считаешь свои убеждения ложными.
Астелян обернулся и посмотрел на капеллана.
— Я не понимаю, — сказал он.
— Твоя великая мечта, громадный план, — объяснил Борей. — Я тебе не верю. Думаю, что ты лжец и тиран, тобою всегда двигали только эгоистические желания.
— Неправда, — заспорил Астелян. — Я сделал это ради Императора, ради всего человечества.
— Не убежден. Но ты же уходишь, не так ли? Больше не имеет значения, верю я тебе или нет. К тому же ты, разумеется, умираешь. Даже космодесантнику не вынести всего, что я с тобой сотворил. Даже с твоими совершенными органами и сверхчеловеческой силой, тебе это не удастся, и без медицинской помощи ты вскоре умрешь. Ты держался долго, очень долго, у тебя сильное геносемя. Возможно, после твоей смерти его изучат наше апотекарии. Но сам ты умрешь мирно.
— Я живу не для мирной смерти! — голос Астеляна походил на скрежет.
— А для чего ты живешь? — спросил Борей.
— Чтобы умереть в бою за Империум человечества, чтобы служить Императору, — слабо прохрипел Астелян.
— И что — ты добьешься этого, если выйдешь за дверь, а потом ляжешь и скончаешься в каком- нибудь всеми забытом углу? — Насмешка Борея ударила по Астеляну, снова смешав его мысли. — Бежишь
