прошло четырнадцать лет после появления младшего сына… Так что и сами они, наверное, немного того… Чересчур эмоционально друг к другу относятся с точки зрения общепринятых правил приличия. Ей, например, может взбрести в голову погладить его по щеке в присутствии посторонних. А он страстно провожает ее взглядом, когда она проходит по магазину. Яблочко от яблоньки недалеко падает. Что посеешь, то и пожнешь. А дочка не пойми с кем путается в местных кабаках. Запятнала себя, скатилась на дно общества. Нет чтобы дышать свежим деревенским воздухом, радоваться засеянным полям и урожаю в амбарах. Бесконечной смене времен года, песне жаворонка и свисту скворца весенним утром. Перелетным птицам в высоком и ясном осеннем небе.
Вот чем должна довольствоваться юная девица, хотя она и засиделась под родительской крышей и ум у нее скоро из ушей полезет. А все учеба, из-за нее характер такой слабый, все это чтение. Пошла бы лучше поучилась делать что-нибудь полезное руками. В ее-то возрасте в школу ходить — да это все равно что лодыря гонять. Молодежи надо учиться работать. Потому что благодаря труду у человека появляется стержень, труд создает добропорядочных граждан, мужчин и женщин, которые знают свое место и предназначение.
Бедные родители не справляются с дочерью. Не могут удержать ее дома, где следовало бы находиться юной девице после наступления темноты. Змею на груди пригрели. Совершенно беспомощны перед ее отвратительным поведением. Чем больше она выделывается, тем они униженнее и боязливее. Холят на цыпочках в собственном доме. Мать едва осмеливается позвать ее к ужину, боится прервать занятия девчонки. Стучится и ждет за дверью, пока эта нахалка не пригласит ее войти. Сидит над своими книгами спиной к матери, а та с порога смущенно докладывает, что ужин на столе. И тихонечко вниз по лестнице.
Родители уже за столом сидят-едят, и тут девчонка наконец милостиво показывается. Сидит, ковыряет в тарелке, и слова не вытянешь, если только попросит соли или блюдо с сардельками. Родителей за дерьмо считает. Уф, даже слышать о таком больно. Что родителями так вот помыкают. Ей бы врезать как следует и отправить в заведение для заблудших юных особ. Да разве ж можно, чтобы мирная общественность сидела, сложа руки, словно собрание китайских болванчиков, и глядя на то, как издеваются над хорошими, любящими родителями. Просто возмутительно. Не разговаривать с родителями. Отмалчиваться. На что это похоже, так неприлично обходиться с родителями? И оттого только, что она слишком уж долго ходит в школу. Школа для детей, а не для взрослых, которые давным-давно вышли из конфирмационного возраста.
В дом заявилась депутация из трех женщин и одного мужчины. Правление Союза владельцев торговых предприятий, членом которого был и отец, поскольку держал магазинчик и снабжал маленькое сообщество журналами, сигаретами, пленками «кодак» и прежде всего лотерейными билетами, предоставляя таким образом гражданам города возможность участвовать в еженедельной государственной лотерее. Честной и чистой игре, не имеющей ничего общего с мерзким покером и другими азартными играми. С человеком, приобщившим город к Государственной лотерее, не смеет грубо обращаться несовершеннолетняя дочь, живущая за счет родителей и возжелавшая гимназического аттестата. Она — пятно гнили на свежем краснощеком яблоке общества. Ее следует изолировать от здоровых яблок. Порядочным-то людям хорошо известно, что гниль имеет свойство распространяться. Если хоть одно гнилое яблоко очутится в ящике, то вскоре весь ящик можно выкинуть на помойку. Или в корыто свиньям, которые лакомятся гнилыми яблоками, как конфетами. Но одно дело — свиньи, другое — люди. Различие — в нравственности и приличиях. Эти прекрасные граждане — приличные люди, чрезвычайно внимательные к недостаткам и порокам своих ближних. И совесть побуждает их прийти на помощь попавшим в беду родителям. Дабы поднять из бездны, куда те упали. Сброшенные испорченной дочкой. Поговаривают, она еще и шлюха.
Четверо самозваных спасателей рассаживаются вокруг обеденного стола, на который хозяйка поставила кофе и пирог. Они пришли вроде как обсудить срочные дела, касающиеся будущей деятельности Союза владельцев торговых предприятий. Мать снует туда-сюда между гостиной и кухней, ухаживает за гостями. Ее просят присесть за стол, поскольку дело касается всех. Она устраивается на краешке стула, разглаживает фартук, посредине которого красуется жирное пятно. Еще один знак, что все не так, как следует. Толстая жена бакалейщика излагает от лица пришедших суть дела: история с их дочерью, перевернувшей весь город с ног на голову и дурно влияющей на жителей, так дальше продолжаться не может. Ее следует удалить, дабы изгнать из города заразу.
— Но как такая маленькая девочка может иметь столь большое значение? — робко возражает отец. Мать мертвенно-бледна. Смотрит прямо, губы сжаты. Разливающийся по телу гнев парализует ее. Кофе больше не предлагают. И блюдо с пирогом не отправляют по кругу. Она на стороне дочери. Никому не дозволено покушаться. Им ее не сломить. Она слышит голос отца, извиняющегося за поведение дочери, и крепче сжимает губы. Ведет себя так, словно ее здесь нет. Она выше их, проникших в ее гостиную, чтобы сеять разрушение. Эти люди называют ее дочь дьявольским отродьем, но они сами дьяволы, ими правит зло. Она всегда верила в добро в людях и во власть добра. И не желает знаться со злом.
С их приходом фундамент ее жизни рассыпался в прах. Остались одни руины. Но гнев, нарастающий в теле, возведет новую опору. Башню еще выше, замок еще прекрасней. В самом унижении, которому ее подвергли эти толстокожие упрямцы, она чувствует освобождение. Они из числа их знакомых. Пришли в дом, были свидетелями вызывающего поведения их дочери по отношению к родителям. Видели ее позорную одежду, длинные растрепанные волосы, по которым давно плачут ножницы. К тому же эти упорные слухи, распространяемые соседями. Слухи о ночных оргиях, слишком ужасные, чтобы говорить о них громко, такое можно передавать лишь шепотом.
Мать слышит, как отец заканчивает свои невнятные извинения: «Мы с ней поговорим». Неприветливые гости кивают как по команде и встают. «Мы надеемся, что вы с этим разберетесь», — говорит заведующая винным магазином «Татоль». Она сама — объект сплетен. Живет одна после неудачного раннего брака. А одинокие женщины — угроза сексуальному спокойствию городка. Ей удается избежать остракизма, став во главе стражей нравственности. Она прячется за своим возмущением, как за стенами непобедимого Форт-Нокса. Всегда в воинственном настроении, готовая напасть как на виновных, так и на невинных. А в глубине этой горы мяса сидит и плачет маленькая измученная девочка. Ее тихий плач любой ценой надо заглушить, толкая других в бездну отречения.
Гости друг за другом выходят за дверь. Последним — бакалейщик. Он оборачивается и говорит, что они будут следить за развитием событий. Присматривать за семьей. В доме он не проронил ни слова. Тем выразительнее этот прощальный салют. Родители и неуправляемая девчонка теперь находятся под своеобразным домашним арестом.
Мать с отцом сидят за столом в опустевшей гостиной. Молча. Каждый думает о своем. Дочка сейчас у кого-то из одноклассников, ее не будет все выходные. Мать в глубине души с ужасом думает, что девочка ее уже сбилась с пути. Ей тревожно и страшно. Дочка попала в дурную компанию. В волшебный круг богатых, и ее заколдовали. Она не узнает свою девочку. Ее сурового лица. Насмешливого голоса, когда та наконец снисходит до того, чтобы вымолвить пару слов. Она превратилась в чужое существо, внушающее матери страх. Мать смотрит на отца. Он терпеть не может, когда его дочь критикуют. Она зеница его ока. Вылитый отец, и темперамент его. Он за нее пойдет в огонь и воду. Последнюю рубашку отдаст своей девочке, если она в нужде. Пока что им остается только ждать и смотреть, не образумится ли та сама. Он молится о ней по вечерам и уповает на доброго Бога, который в особенности помогает маленьким людям.
Отец посещает церковь по праздникам. Как и положено. Мать каждое воскресенье отправляется за порцией духовной пиши, ей это очень нужно. Она не замечает за окнами глаз, следящих за ее легкой походкой, не слышит брюзгливых замечаний о ее непрестанном обращении к Богу. Жадно внимает слову Божию. Слова напитывают ее, как дождь сухую землю. Наполняют ее. Текут по жилам, смешавшись с кровью. Она ощущает исходящий изо рта священника шелест. Слова падают на лицо, ласкают лоб, щеки и полные губы. Она пьет его голос, будто росу, выпавшую ранним вечером. Маленькая птичка, чистящая перышки в мраморной ванночке на величественной площади. В большом мире, что открывается человеческим душам.
Она слепо доверяет своей дочке, прилежно сидящей дома и читающей книги, которые нужны для выпускного экзамена. И не верит во все эти сплетни, что якобы во время церковной службы к ней ходят мужчины всех возрастов, от тринадцати до семидесяти трех. Это злые языки пытаются разрушить ее семью.
