в Бейкерсфилде полно пригородных лабораторий, готовящих кокаин, трейлеров под древовидной юккой, над которыми птицы, обкурившиеся химикатами, летают со сверхзвуковой скоростью.
В таком трейлере она и жила. Как-то умудрилась купить кусок земли, поэтому трейлер стоял на ее собственном участке, не стоившем ровно ничего, по крайней мере, пока песок не станет редкостью.
Последним, мимо чего я проехал по дороге к ней, был пост полиции штата. Интересно, беспокоилась ли когда-нибудь Керри насчет опасного соседства? Интересно, остался ли повод для беспокойства?
Сверкающему алюминием трейлеру со спутниковой тарелкой было самое место на Марсе. С первого взгляда на мусорный бак я понял, что она его не покинула. Бак был доверху завален пустыми пачками из- под сухого завтрака и картонками из-под молока. У нее еще имелся жучок-«фольксваген», которые плодятся, как тараканы, пока их не истребят. Проживи Керри тысячу лет, может быть, подыскала б машину в рабочем состоянии, предпочтительно небесно-голубую с ржавыми колесными колпаками и двигателем, который за двадцать миль слышно. На бампере, как обычно, красовалась наклейка, однако не предлагала задуматься о том-то или прекратить то-то, а утверждала: «БОГ МОЖЕТ ЖДАТЬ, А ТЫ НЕТ».
Дверь с опущенными жалюзи приглашала мух, Может быть, и меня пригласит, хоть у меня нет крыльев. Керри вечно оставляла дверь незапертой, никогда не боясь ни воров, ни торговцев, ни насильников, ни убийц. Я всегда спал, крепко прижавшись к ней, зная, что, если явится преступник, она меня спасет. Луч карманного фонарика, ворвавшись в ее редкий быстрый сон, пробудил бы сознание, вызвав взрыв, так что осветителю следовало поскорей улепетывать, пока во все стороны веером не полетело дерьмо. Керри была шести футов ростом, с черными волосами до пояса, которыми в случае необходимости удушила б любого. Сказать, будто она представляла собой только кожу и кости, было б преувеличением. Кости служили ей оружием.
– Так я и знала, черт побери, – сказала она.
– Что ты знала? Откуда?
– Ниоткуда. Входи.
Керри предоставила мне самому открыть дверь. Удивительно – в трейлере царил полный порядок. В углу стоял телевизор, на журнальном столике ничего не валялось, на полу лежал японский хлопчатобумажный матрас, торчал галогенный торшер, сидела – я не верил собственным глазам – персидская кошка, спрятавшись за занавеской. Чартриз, женщина, с которой я познакомился в дальнейших странствиях, утверждала, будто коллективное бессознательное вместе еще с каким-то синхронизмом[26]подсказывают нам дальнейшую судьбу. Но персидская кошка служила очередным свидетельством, которых и без того предостаточно, что в этом мире почти все прочно связано со случайностью. Автомобильные номерные таблички, прогнозы погоды, индексы Доу-Джонса[27] наглядно показывают, как плетется всемирная паутина. Хотя, глядя на кошку я старался вспомнить, что пауки – это мы. Сами плетем паутину.
Керри стояла на кухне, я сел на кушетку.
– Что значит – так и знала?
– Не хочу объяснять. Просто знала, что меня ждет испытание чем-то. Или кем-то.
– Не я, а ты прислала письмо.
– Письмо.
Я отметил, что это не вопрос.
– Значит, ты?
– Нет, я письма не посылала.
Я вытащил из кармана письмо, домашнее задание для ребенка после игры в футбол на грязном поле и принятого в штанах душа. Протянул листок, держа в обеих руках. Не хотелось, чтоб она его взяла. Керри подошла, прочла, потом вырвала, смяла, как папье-маше.
– Какой-то дерьмовый ребяческий бред.
– Ребяческий проступок! – воскликнул я. – Вандализм!
– Успокойся. Не злись на меня. До чего же я ненавижу адреналин.
– Давай минутку подумаем. Посиди со мной рядом.
– Не прикасайся ко мне.
– Я ни к чему не прикасаюсь.
Кошка наблюдала за мной. Керри села на другой край кушетки, прикрыв грудь руками, как щитом.
– А как насчет электронной почты? – спросил я. – У тебя есть компьютер?
– Бог с тобой, сообщение мог послать кто угодно. Может, ты сам его себе послал в пьяном виде.
– Я больше не пью. Как правило.
– Я тоже. Вообще ничего больше не принимаю. Дай подумать. Такие письма пишут слабые люди. По- твоему, я слабая?
– Нет.
Даже без торшера Керри светилась галогенным светом.
– Что-то с тобой происходит, Джон, – заключила она. – Буду за тебя молиться.
– Ни к чему хорошему это не приведет.
– А ты?
– Что?
– Молишься?
– Только словами из трех-четырех букв.
– О господи.
Кошка шмыгнула ко мне. Сначала я принял ее за Азаль с аэрозольным баллончиком краски в лапах. Она вскочила на кушетку, потом ко мне на колени.
– Ты ей понравился, – заметила Керри.
Я состарился телом, а она в мое отсутствие помолодела. Чувствовалось, что утратила жесткость, ноги вытягивались с кушетки все дальше и дальше, пока она совсем не обмякла, полностью расслабившись.
В нашем совместном прошлом всегда сидела, подавшись вперед, уткнувшись локтями в колени, разъясняя хитросплетение заговоров, паутинные нити которых тянутся из Вашингтона к Берлину, Копенгагену, Рио-де-Жанейро, Лондону, Кейптауну, Рияду, назад в Вашингтон. Это она хорошо уже видела, но история уходила все глубже, словно Керри сидела на корточках позади дикобраза и изо всех сил толкала его вперед.
Я с ней познакомился не в доме отдыха, а в отеле с названием, вводившим в заблуждение, и плавательным бассейном. По-моему, та самая лужа квалифицировалась именно так. Керри служила там горничной, с выгодой пользуясь своим проворством, работая посменно по двенадцать часов.
Однажды утром, пока я еще спал, вошла ко мне в номер, чтоб сделать уборку, и почти управилась к мо-ему пробуждению. Села в ногах кровати на мои ноги, я их из – под нее выдернул, но шасси уже были убраны, она воспарила слишком высоко, чтобы это заметить. Обхватила себя руками, с треском на скорости хлопая крыльями. Со стоном повалилась на спину, придвинулась ко мне. Я вынул у нее из рук табличку с надписью «Просьба не беспокоить», бросил на пол.
– Я за тобой наблюдала, – сказала она.
– Я просто спал.
– Меня уволят.
– Все лучше, чем умереть.
Я встал, отыскал в чемодане бутылку, сорвал обертку с пластикового стакана, который она постаяла на комод, налил два глотка виски.
– Держи.
Ей едва удавалось удержать стаканчик, поэтому я сел рядом, придержал ее руку, направил.
– Лекарство.
Она хлебнула, проглотила. Ей требовался валиум,[28] но я надеялся, что спиртное подействует и утихомирит ее. Не подействовало, пришлось плеснуть еще.
– Тебе надо к врачу.
Керри снова выпила, села. Точно известно, что будет дальше: в ту же секунду, как ей станет лучше, снова ринется в Финикс, штат Калифорния.
– Нет, – сказал я, укладывая ее. Сам прилег рядом, прижал ее к себе.
