новости?
– Катринка с ребенком все еще в критическом состоянии.
– Если тебе станет что-либо известно, сообщишь мне? – Это было больше похоже на приказ, чем на просьбу, и, когда она замешкалась, он закричал. – Робин, во имя всего святого, я очень волнуюсь!
– Да, да, я сообщу тебе. К сожалению, я больше не могу разговаривать.
Связь прервалась.
– Я не понимаю, – запричитала Лючия, тряся головой в недоумении. – Я совсем ничего не понимаю. Марк ведь любит ее… Зачем он…
– Замолчи, Лючия! Пожалуйста, замолчи!
– Мистер ван Холлен, не хотите ли чашечку кофе? – Медсестра, полная приветливая женщина среднего возраста, заботливо смотрела на Марка. В руках у нее был металлический поднос с крепким горячим черным кофе. «У него совершенно измученный вид, он так же бледен, как и его несчастная жена», – подумала она.
– Спасибо. – Марк взял чашку.
Кофе всегда выручал его. Благодаря ему он не заснул в самолете и держал натянутые до предела нервы в кулаке. Он чуть было не ударил Кристиана, который не пускал его к Катринке. Если бы не пришел доктор… К счастью, он появился вовремя. Марку не хотелось объяснять Катринке еще и столкновение с Кристианом, если… когда, поправил он сам себя, она придет в сознание.
– О, сколько цветов, – сказала сестра и добавила что-то по-чешски, оглядывая комнату. Клиника, в которой находилась Катринка, обслуживала, главным образом, иностранцев, и персонал неплохо говорил по-английски, но и Марк знал чешский. – Наверное, у этой женщины много друзей.
– Да, – согласился Марк. И, по крайней мере, один настоящий враг. Но кто? Тот, кто послал ей эти фотографии.
– Вы должны вернуться в отель. Вам нужно выспаться, – продолжала она. – Если будут какие-то изменения, я сообщу.
– Благодарю вас, но я лучше останусь.
Сестра ушла, размышляя о том, как, должно быть, счастлива миссис ван Холлен, имея такого красивого и любящего мужа.
Проводив медсестру взглядом, Марк вновь начал думать о Катринке, неподвижно лежащей на белой кровати с подключенным к сердцу монитором и с кислородной трубкой в носу. Она была такой хрупкой, беззащитной, почти неузнаваемой. Казалось, вся энергия вытекла из нее. Он взял руку жены.
– Катринка, малышка, ты слышишь меня? – мягко позвал он.
Она не ответила. Марк опустился на жесткий стул, взял чашку кофе, сделал глоток, закрыл глаза и принялся ждать, как ждал все это время, находясь в больнице.
Спустя два часа после звонка Кристиана Марк был на пути в аэропорт. В одиннадцать часов утра он уже сидел в самолете. С этого момента время для него остановилось. Перелет в Прагу показался ему вечностью. Марк пытался читать, но не мог сосредоточиться. Уснуть тоже не удалось. Он поддерживал постоянную телефонную связь с госпиталем в Праге и узнавал о состоянии Катринки и ребенка. От волнения и чувства вины он не мог найти себе места. Логика подсказывала ему, что во всем случившемся с Катринкой нет его вины, но он продолжал терзаться и обвинять себя. Он знал, что сейчас не время оставлять ее одну. Его интуиция, которой он так гордился, не раз подавала ему такие сигналы, но он проигнорировал свое природное чутье. Он прислушивался к нему только тогда, когда речь шла о бизнесе. Глупец! Ему надо было поехать туда, когда она отложила свое возвращение. Ему следовало быть рядом. Все это сводило его с ума. Он старался вспомнить технику релаксации, которую изучал в Тибете, куда уехал после смерти Лизы и их детей, но не мог сконцентрироваться даже на этом. «Умел ли я когда-нибудь молиться?» – подумал он. Его семья никогда не была религиозной, и сам он никогда не посещал церковные службы.
Марк снова открыл глаза и посмотрел на Катринку. Никаких изменений. Она даже не шевельнулась. Он встал и потянулся. Может быть, он почувствует себя лучше, если побреется? Посетители не обращали на него никакого внимания, а спешащие мимо сестры улыбались ему; но он не встретил ни одного знакомого лица, никого, кому можно было бы задать вопрос, мучивший его всю предыдущую ночь: что будет дальше?
Добравшись до туалетной комнаты, он умылся и начал бриться. Глаза его покраснели от напряжения. Он чувствовал себя так, будто не спал целую неделю. Вернувшись в палату, он не обнаружил никаких изменений. Марк не питал иллюзий. Он знал, что Катринка может умереть. У него не осталось сил для оптимизма, но он не позволял себе предаваться отчаянью.
Он положил бритву в сумку и вышел в знакомый коридор в надежде найти телефон. Наконец он нашел то, что искал, и, стараясь говорить как можно вежливее по-чешски, попросил строгого важного вахтера, сидящего за столом, разрешить ему сделать два звонка. Робин сообщила, что у нее нет никаких новостей; затем он позвонил Кэри Пауэрсу в свой офис.
– Здесь все под контролем, заверил его Кэри. – Если произойдет что-нибудь, с чем я сам не смогу справиться, я сообщу тебе.
– Хорошо, – нетерпеливо согласился с ним Марк, повесил трубку и пошел в детское отделение, чтобы взглянуть на дочку, невероятно крошечную в своей кроватке. Ее маленькое тельце было соединено с различными приборами, следящими за ее состоянием.
– Она неплохо себя чувствует, очень неплохо, – сообщила ему дежурная сестра.
Марк не знал, верить ей или нет.
– Но она такая маленькая, – только и смог сказать он.
– Ну, не такая маленькая, – возразила женщина. – Я видела младенцев весом около трех фунтов, а пять фунтов и три унции – это хороший вес.
Марк немного приободрился.
– Хотите подержать ее?
Марк удивился. Неужели можно? Ах, если бы они были там, где бы он доверял медицине, например, в клинике Святого Луки или в Пресвитерианской клинике в округе Колумбия, а не в этой восточноевропейской стране. Несмотря ни на что он был вынужден признать, что уход за Катринкой и ребенком был неплохой. Врачи оказались заботливыми, добрыми и, что самое главное, компетентными.
– Да, если можно, я бы хотел подержать ее.
Сестра подняла ребенка с кроватки, нежно напевая что-то вполголоса по-чешски, завернула его в одеяльце и передала Марку.
– Посмотрите, ее уже вполне можно брать на руки.
Девочка сморщила маленькое обезьянье личико и снова уснула. Она не была похожа ни на Марка, ни на Катринку, но уже через минуту он, держа на руках это маленькое, незнакомое, чудесное тельце своей дочери, знал, что он и она – единое целое. Эта связь была сильнее и глубже, чем все провода, связывающие девочку с монитором. На глаза Марка навернулись слезы. Казалось, сердце таяло у него в груди.
– Да, конечно, – согласился он.
К тому времени, когда Марк вернулся из детского отделения, Кристиан уже приехал из отеля, где отдыхал, и сидел на стуле у кровати матери.
– Она не приходила в сознание? – спросил он, увидев входящего Марка.
– Нет, пока я был здесь, она даже не шевельнулась.
– Тебе следует отдохнуть. Я посижу с ней.
– Нет, – ответил Марк. – Мы оба останемся здесь.
Он попросил санитара принести второй стул и сел рядом с Кристианом. В комнате стояла атмосфера подозрительности и враждебности. Кристиан недоброжелательно смотрел на отчима – он видел фотографии и требовал объяснений. Но Марк не собирался никому ничего объяснять.
– Звонила Зузанка, – сказал он.
– Кто это?
– Дочь Мирека. Сегодня его похороны. Она хотела знать, почему мы не пришли.
– Ох, – Марк был совершенно отстранен от этой стороны жизни Катринки.
