Ковашей вместе с другой семьей, Луканскими, поселили в «Орлике». У Луканских было две дочери. Олинка и Илона, шести и семи лет. Обе девочки катались на лыжах уже год, и с высоты своего опыта они сомневались в возможностях Катринки.
– Сколько тебе лет? – спросила старшая сестра, Илона.
– Четыре, – ответила Катринка, прыгая на кровати, чтобы согреться. Иржка затопил печку, но в комнате по-прежнему был ледяной холод.
– Но в декабре мне будет пять. В конце, – добавила Катринка, чтобы быть точной.
– Держу пари, что она не умеет кататься, – прошептала Илона младшей сестре. – Уверена, что она врет.
– Я умею, – сказала Катринка.
– Ну, девочки, – вмешалась их мама, – не спорьте. Скоро и так все выяснится.
– Перестань прыгать на кровати, Катринка, – попросила Милена, решив не вмешиваться в спор. Этой зимой двум семьям предстояло провести вместе много выходных.
«Я им покажу», – думала Катринка.
Еду здесь готовили себе сами. Этим вечером, как, впрочем, и в другие вечера, повсюду царила веселая неразбериха. Запахи сосисок, гуляша и капусты перемешивались со смехом, детскими играми, громкими беседами взрослых и ссорами малышей. После обеда играли в шахматы, шашки или карты. Кто умел, играл на гитаре, гармонике и балалайке, другие пели или танцевали перед огнем. Настроение было бодрое, праздничное. Утомленная Катринка заснула на коленях у отца, и Иржка отнес ее наверх в постель. Проснувшись, Катринка не сразу сообразила, где она и почему две незнакомые девочки спят рядом с ней. Было холодно, а она не любила зябнуть. Одна из девочек, Олинка, открыла глаза и, увидев Катринку, показала ей язык. Катринка вспомнила. И сразу же ее заполнило счастье, охватило волнение, как всегда перед началом приключения. В ответ она тоже высунула язык и вдобавок скосила глаза.
Часом позже она была на склоне горы для начинающих, но не с папой, как она ожидала, а с одним из инструкторов, молодой женщиной по имени Яничка, которая не собиралась верить Катринке на слово насчет ее опыта.
– Мы посмотрим, что ты умеешь делать, – сказала она, проверяя кожаные крепления на лыжах Катринки, чтобы убедиться, что они достаточно эластичны. Меньше всего ей хотелось, чтобы эта маленькая сорвиголова закончила свой первый урок со сломанной ногой.
К досаде Катринки, на лицах сестер Лукански, которые были в первой группе, было ясно написано: «Я же тебе говорила». Катринка хотела опять показать им язык, но не стала. Яничка обязательно заметит, и это только приведет к новым осложнениям. Как бы там ни было, сестры скоро потеряли к ней интерес, а Катринка перенесла свое внимание туда, где новички учились подниматься наверх на лыжах, стараясь не упасть и не опрокинуть друг друга. Они выглядели неуклюжими и несчастными, лыжи не слушались их. Катринка была уверена, что она при первой попытке выглядела лучше.
Для нее это был пройденный этап, она взобралась по небольшому склону с относительной легкостью, заслужив одобрительный взгляд Янички. А когда она удачно съехала вниз, точно остановившись в конце склона, инструктор улыбнулась и попросила ее повторить. После того как Катринка еще раз вскарабкалась на гору, съехала и остановилась, Яничка взяла ее за руки и повела к другой группе.
– Милан, – окликнула она молодого человека, которому было едва за двадцать. – У меня есть кое-кто для тебя, – сказала она, ведя Катринку. – Она умеет кататься.
Катринка оглянулась через плечо и заметила, что Лукански наблюдают за ней. Она снова еле удержалась от того, чтобы показать им язык.
– Как тебя зовут? – спросил Милан. Катринка ответила.
– Значит, ты умеешь кататься? – На него это не произвело особого впечатления. – Ладно, посмотрим.
Катринка вздохнула. Она уже знала, что всегда есть кто-нибудь, кого нужно убеждать.
Все выходные до поздней весны Коваши проводили на лыжной базе, уезжая туда на автобусе в пятницу вечером и возвращаясь в Свитов в воскресенье вечером.
Катринка училась кататься, быстро переходя из одной группы в другую. Иржка с новыми друзьями осваивал новые трассы, а Милена, стараясь заглушить тревогу о Катринке, сидела в «хате» и читала, вышивала по канве или вела беседы с теми, кто по той или иной причине оставался дома. Иногда в солнечную погоду она гуляла по сосновым склонам подальше от подъемников, которые перевозили лыжников от одной горы к другой, наслаждаясь покоем, свежим воздухом, светлым и чистым, как глаза Катринки, небом и видом покрытых снегом гор Словакии, который внезапно открывался в просветах, между деревьями. На переднем плане пологие холмы, а за ними – острые вершины, исчезающие в тумане. Дважды она согласилась поучиться кататься на лыжах. Но все время ей было страшно и холодно. Она не любила кататься на лыжах, хотя и пыталась полюбить их. В конце концов, она, как все, уже могла дойти на лыжах до автобуса, вместо того чтобы спускаться с горы пешком.
– Если и сломаешь что-нибудь, то не беда, – сказала ей как-то Ольга, в голосе которой слышалось что- то похожее на презрение.
– Оставь ее, – попросил Ота, который хоть и любил порой подшутить, но имел доброе сердце. – Зато вы, милейшая, не умеете обращаться с иглой, – добавил он, восхищенно показывая на вышивку Милены, которая была близка к завершению.
– Я терпеть не могу вышивать, – вмешалась Катринка. Все рассмеялись, и напряжение спало.
– Ольга завидует тебе, – позже сказал Иржка Ми-лене. – У нее добрая душа, но ее не назовешь прелестной женщиной. – Он дотронулся до ярких волос Милены. – Что еще ей остается, кроме зависти? – спросил он.
Открылась дверь, и вошли Лукански, родители и дети. Иржка убрал руку.
– Тише, – призвала своих Лукански, – Катринка спит.
Рождество Коваши праздновали с родителями Иржки, а потом на неделю уехали в «хату». По совету Черни они накануне завезли запасы еды. Совет пригодился, потому что в рождественское утро пошел снег.
