этом тысячи вопросов роились у нее в голове. Она совершенно не понимала своего похитителя. Он говорил, что в течение многих лет планировал отмщение, и тем не менее был добр к ней. Кто же он – нежный рыцарь или жаждущий отмщения воин?
– Ты ведь не считаешь меня трусихой из-за того, что я боюсь лошадей? – внезапно спросила она, желая понять, кто же все-таки он на самом деле.
Он пристально смотрел на нее.
– Ты не трусиха. – Порыв ветра отбросил его темные волосы и открыл лицо.
Мейриона никогда не признавалась в своем страхе без стыда, без осуждения и без отвращения к себе. Никому и никогда она не показывала своей боязни, поэтому никто и никогда не считал ее трусливой.
А сейчас она вдруг почувствовала себя… освобожденной, легкой, словно этот человек снял путы с ее души, которая теперь могла парить в небесах, подобно птице.
Крепкие руки Годрика по-хозяйски удерживали ее, но запястья по-прежнему были связаны, и она не имела ни малейшего представления о том, в какую неведомую темницу несет ее похититель. Тем не менее она ни на что бы не променяла этот восхитительный момент, и все потому, что этот человек сказал, что она не трусиха.
– Как далеко ваш дом, милорд?
Прошла секунда, потом еще одна, и только тогда оба осознали, что она только что обратилась к нему уважительно – «милорд».
Мейриона поспешно вдохнула, словно пытаясь втянуть неосторожно вырвавшееся слово.
Господи! Она, похоже, сходит с ума.
Он незаконнорожденный, значит, не дворянин. Напряжение этой ночи совершенно запутало ее мысли, и она закусила губу, моля Всевышнего, чтобы он освободил ей руки, которыми можно было бы прикрыть предательский рот. Теперь она точно знала: никогда прежде ей не доводилось быть рядом с мужчиной, который мог так владеть собой и так превосходил бы ее. Да, возможно он бастард, но его самообладание сделает честь любому известному ей дворянину. Внутреннее благородство Годрика поднималось выше обстоятельств его рождения.
Мейриона энергично тряхнула головой, пытаясь привести себя в чувство, и тут Годрик, остановившись, поставил ее на ноги. Ее волосы вес еще цеплялись за металлические пряжки камзола, и ей пришлось распутывать их. Ее сорочка развевалась на легком ветерке, и Годрик, не двигаясь, рассматривал ее напряженным взглядом, словно ястреб, глядящий на пойманную полевую мышь.
На мгновение Мейрионе показалось, что сейчас ее губ коснутся его губы.
Боже милосердный!
Она вспомнила поцелуй в часовне. Тогда, давным-давно, эти губы были чувственными и щедрыми. Они были требовательными, беспощадными, горячими, страстными и слегка влажными – именно о них она, стыдясь, мечтала в течение многих ночей.
Единственный мужчина, который целовал ее в губы! На свадьбе дядя Пьер лишь приподнял ее подбородок и холодно коснулся щеки.
Какие греховные мысли будил в ней Годрик! Он – враг ее семьи, а она думает о вкусе его поцелуя…
Внезапно Монтгомери тихонько свистнул.
– Тебе не нужно бояться, девочка, – спокойно сказал он. – Моя лошадь хорошо объезжена.
Глава 6
Итак, он все же не намеревался целовать ее. Или намеревался? По его бесстрастному лицу ничего нельзя было понять. Как несправедливо, что он может читать ее мысли, а она его – нет!
– Почему тебя волнует, боюсь ли я лошадей? – Мейриона пыталась найти что-то, что могло бы ослабить напряжение, возникшее между ними.
Годрик пожал плечами:
– Меня волнует все, касающееся моей собственности. Мейриона сердито фыркнула, даже не пытаясь скрыть рвущийся наружу гнев.
– Убери руки.
– Нет. Мне нравится, когда ты близко.
– Самоуверенный наглец! Я не твоя собственность, чтобы ты мог забавляться со мной, когда тебе вздумается.
– Думаю, что так оно и есть.
Мейриона изогнулась, пытаясь освободиться от веревок, связывающих ее запястья.
– Варвар!
Годрик сердито нахмурился и отпустил ее.
– Ты не того боишься. Тебе скорее следует бояться хозяина, а не лошадь.
Сдув прядь золотистых волос с лица, Мейриона прищурилась.
– Я не боюсь тебя, – солгала она. Годрик медленно провел рукой по ее лицу.
– А следовало бы, – прошептал он, щекоча своим дыханием ее ухо. Его пальцы продолжали лениво блуждать по шее и остановились, лишь когда добрались до ее груди. Мускулы рук взбугрились под рубашкой. Грозный. Красивый. Обольстительный.
Страх поглотил ее, только это была не боязнь своего похитителя, а боязнь собственных запретных
