– Работорговцы посчитали меня хорошей добычей, несмотря на мою непокорность, и передали султану в качестве подарка. Меня отправляли на самые тяжелые работы, относились как к рабочему скоту, а не как к человеку, и все это продолжалось до тех пор, пока не возникла потребность в моих способностях вести подсчеты. После этого мое положение значительно улучшилось. Моя камера в темнице была даже более роскошной, чем эта спальня. Я все еще оставался рабом, но султан доверял мне как своему управляющему.
Эти слова несколько успокоили боль вины, все еще терзавшей ее душу. Только такой человек, как Годрик, мог не просто выжить, но и преуспеть там, где более слабый был бы раздавлен.
– И что дальше?
– Я понравился дочери султана. Часто по ночам тайком она посылала за мной. Султан доверял мне, но я предал его.
Мейриона почувствовала укол ревности к этой неизвестной экзотической принцессе, которую Годрик знал в чужеземной стране.
– Ты любил ее?
– Любил? – Огонь, загоревшийся в его голубых глазах, казался более горячим, чем огонь в очаге. – Нет. Мне было одиноко и тоскливо. К тому времени я уже забыл, что значит чувствовать под собой женщину.
Мейриона зарделась от этой откровенности, но в его голосе она услышала боль.
– Ты был чужеземцем, проданным в рабство. Никто не может винить тебя в том, что ты получал наслаждение там, где возможно.
На несколько мгновений воцарилась тишина, прерываемая лишь потрескиванием огня.
– Никто, кроме Амелины.
Воцарилось неловкое молчание. Ребенок, конечно же, не имел представления об обстоятельствах своего рождения, и впереди его ожидала тяжелая жизнь.
Святые угодники, зло, которое она причинила Годрику, потянуло за собой другое зло.
– Я был эгоистичным животным, настоящей скотиной, – произнес Годрик после продолжительного молчания, в его голосе звучала боль.
Мейриона провела рукой по его щеке:
– Нет, милорд, это моя вина. Мне следовало пойти против воли отца и предупредить тебя…
– Предупредить? – Его глаза помрачнели, взгляд предвещал бурю.
– Да. – Слова торопливо срывались с ее языка. – Прости меня за то, что я совершила. Пожалуйста, позволь мне начать все сначала. – Она сделала глубокий вдох, укрепляясь в своей решимости. Отдать себя во власть Годрика – это единственный способ предотвратить войну между ним и отцом. – Я по собственной воле останусь с тобой, буду твоей пленницей, так же как ты был пленником других людей.
Ну вот. Она сказала это.
И тут неожиданно в его глазах засверкал гнев.
– Ты хочешь продать себя, чтобы исправить зло, совершенное твоим отцом?
Она побелела, совершенно не подготовленная к его гневу.
– Да!
– Ты действительно хочешь быть моей рабыней? – Его голос звучал на удивление сурово.
Мейриона кивнула. Он должен понять, какую жертву она приносит, чтобы предотвратить войну.
– Я останусь с тобой и расплачусь за годы твоих страданий.
Годрик поднялся на ноги так быстро, что у нее закружилась голова.
– Раздевайся, – скомандовал он.
Мейриона широко распахнула глаза, словно ее окунули в ледяное озеро. – Что?
– Раздевайся, – повторил Годрик. Его голос звучал приглушенно и зловеще.
Мейриона задрожала. Ее пугала эта перемена, и она не знала, что за ней последует.
– От рабов требуется повиновение. Ты уверена, что хочешь быть моей рабыней?
Боже! Он ее проверяет. Она предложила ему сделку, а он сомневается в серьезности ее намерений!
Мейриона крепко закрыла глаза. Этого она не ожидала, но если такова цена за мир, так тому и быть. Он уже видел ее обнаженной, весь замок видел. Еще один раз ничего не изменит. Она прекрасно знала, что, как только сомнение оставит его, Годрик станет самым заботливым любовником, какого только можно представить.
Развязав шнурок платья, она позволила ему соскользнуть по бедрам и упасть на пол.
– Рубашку тоже.
Потянувшись к подолу, Мейриона заметила, что ее пальцы дрожат. Быстро стащив рубашку через голову, она бросила ее к ногам Годрика.
– Если ты желаешь смутить меня, я принимаю твои условия.
– Хорошо, – произнес он, поглаживая подбородок. – Ложись на пол у моих ног.
