высоко держать голову. Она скоро сбежит, и посмотрим, кто будет смеяться последним, думала Бренна.
– Король намерен судить художника за измену и повесить, – небрежно бросил Монтгомери.
Ей стало по-настоящему страшно, но она постаралась не сжать руку мужа, чтобы не выдать своего страха. Надо как можно скорее избавиться от тех двух миниатюр, которые лежат в футляре. Может, ей удастся передать их брату 'Гиффарду. Потом ей надо будет уничтожить другие две миниатюры из серии «Любовницы короля» и вообще все свидетельства того, что она была автором эротических картин.
– Ты что-то побледнела, жена? Тебе плохо?
– Простите меня, – спокойно ответила она, сорвав ветку с куста роз, росшего на обочине. – Как художнику мне представляется несправедливым, что из-за какой-то картины на куске холста можно объявить человека изменником и приговорить его к смертной казни.
Она надеялась, что это простое объяснение ее странного поведения будет достаточным. Все ее картины обнаженной натуры тоже были как бы вне закона, но нравы в то время были достаточно свободными, и на это закрывали глаза.
– Король был больше всего возмущен размером и формой своей плоти, какой его изобразил художник. – Их уже никто не мог услышать, поэтому Монтгомери перестал говорить шепотом. – Король предпочитает считать себя тараном, а не жалким неудачником, обделенным природой.
Господи помилуй! До чего доходит мужское самомнение! Она об этом не подумала. До тех пор пока она не увидела мужское достоинство своего мужа, она считала, что оно небольшое и довольно сморщенное. Так она и изображала его на своих картинах. Она вовсе не хотела высмеивать короля. Она пыталась изобразить пустую и непристойную жизнь королевского двора.
Она бросила ветку, выпрямила спину и крепко сжала ручку деревянного футляра.
– Я уверена, что не все мужчины наделены так же, как вы, так что король не должен чувствовать себя таким неуверенным в этом вопросе.
В глазах Монтгомери блеснул огонек, и она немного расслабилась. Она смело встретит это новое испытание, а свое будущее предоставит судьбе. Если только они не оторвут доски пола, никто не найдет «Любовниц короля», пока они в городе. А миниатюры, на которых она изобразила себя и Монтгомери, она постарается каким-либо образом передать брату Гиффарду, когда муж отвернется.
– Возможно, мужчине просто не нравится, когда из него делают посмешище, – возразил Монтгомери. – В последнее время у меня появился насчет этого кое-какой опыт.
Она сглотнула. Разговор зашел слишком далеко. Надо было что-то делать. Бренна широко ему улыбнулась и подняла руку, так чтобы солнечный свет упал на наручники.
– Так же, как женщинам, милорд.
Он на секунду задержал на ней взгляд, а потом накинул ей на плечи свой плащ.
Этот жест удивил ее. Плащ покрыл ее до самых пят, скрыв тем самым паутину цепей. Это было не бог весть какой милостью с его стороны, но она была рада, что ей не приходится идти по городу в кандалах, словно преступнице.
– Возможно, король слишком чувствителен и ему следует забыть прошлое, – сказала она, закутываясь в плащ.
– Не всегда разумно забывать о прошлом.
Монтгомери слегка помрачнел. Интересно, подумала Бренна, какие демоны кроются за этим его заявлением?
Какое-то время они шли молча. Они уже были в центре города. Появились вывески с изображениями то сапога, то корзинки с булками. В воздухе стоял аромат свежеиспеченного хлеба. Проходившие мимо них люди говорили то на валлийском, то на английском, а то и на французском и других языках, которые были ей незнакомы.
– Для будущего Англии было бы лучше, если бы правосудие было справедливым и одинаковым для всех, – сказала Бренна. – Наказание кажется мне крайне жестоким. Художник просто неверно изобразил пропорции. Любой человек мог ошибаться насчет королевского фаллоса.
Монтгомери рассмеялся.
– Королю совсем не понравилось, что он стал посмешищем двора. О нем шептались в будуарах дам и отпускали шуточки в публичных домах.
Огромная повозка с сеном прижала их к обочине. Какая-то женщина, высунувшись из окна второго этажа, что-то крикнула, и Бренна едва успела отскочить в сторону, прежде чем содержимое ночного горшка выплеснулось на улицу.
Бренна поморщилась. Быть запертой в башне и избежать необходимости иметь дело с таким количеством людей вдруг показалось ей немалым преимуществом. С другой стороны, именно то, что она чувствовала себя в своей башне в безопасности, привело к тому, что она решила, что может продавать миниатюры с изображением короля, не опасаясь последствий.
Они свернули к собору, возвышавшемуся над городом.
– Слух о том, что существуют еще две миниатюры из этой скандальной серии, сделали их еще более популярными, – продолжал Монтгомери. Он смотрел по сторонам на витрины магазинов, на дома и телеги, но она почувствовала, что его рука дрогнула. Или ей это показалось? – Говорят, что эти две миниатюры будут стоить более пяти тысяч фунтов.
Она чуть было не споткнулась.
– Пять тысяч фунтов!
Он удивленно поднял брови и обвел ее вокруг лужи.
– Что тебе известно об этом художнике, Бренна?
Силой воли Бренна заставила себя идти прямо к собору, к брату Гиффарду, а не броситься опрометью обратно в свою комнату и сжечь в камине эти миниатюры. Король, без сомнения, был взбешен. То, что преступное «дно» Лондона готово заплатить пять тысяч фунтов за изображение уродливого члена короля, заставит короля жестоко мстить. Ее безрассудство и глупость станут ее погибелью. Надо уничтожить оставшиеся две миниатюры до того, как их обнаружат. Или как можно скорее продать их, взять золото и сбежать.
– Миледи, – сказал Монтгомери, – да вы просто позеленели. Может, нам зайти в таверну и выпить по кружке эля?
– Да, милорд. Кружка эля не помешает.
Будет лучше, если она утолит жажду, прежде чем ее обмажут дегтем, обваляют в перьях и бросят в королевскую темницу.
Глава 17
Джеймс пристально посмотрел на Бренну, которая сжимала и разжимала в кулаке юбку своего нового шелкового платья, и попытался прочесть, что скрывается в ее таинственных зеленых глазах. Король прислал ему личную записку, желая узнать, что нового он узнал о миниатюрах, а у него ничего нет.
Она что-то скрывает.
Но что?
Может быть, она знает, кто художник?
Или художник – это она сама?
Он обыскал каждое углубление в ее башне. Он опросил ее сестер и всех слуг в замке. Никаких признаков подпольного искусства он не обнаружил, равно как и мотивов для изображения подобных сцен.
Подозревать ее было бессмысленно.
Тем не менее, он был полон решимости добраться до истины.
Они уже были на главной торговой улице города и шли по направлению к собору. Цепи на ее запястьях и щиколотках тихо позвякивали.
Джеймса мучили сомнения. Что-то в этом неожиданном посещении собора казалось ему подозрительным.
Остановившись посреди дороги, он повернул ее лицом к себе и поднял пальцем ее подбородок.
– Бренна, это ты написала эти миниатюры?
– Вы с ума сошли!
Ее глаза блеснули гневом, и на мгновение ему показалось, что она собирается дать ему пощечину, как тогда в церкви.
