Мама взяла отгулы, дни за свой счет и впервые повезла меня в Осетию.
Со своим отцом, которого она называла как все, по имени, – Георгий, – мама играла в нарды. Такой был ритуал.
Она никогда не предупреждала о приезде. Приезжала, шла к его дому, заходила в чисто выметенный двор и шла сразу к старому тутовнику, росшему за большим домом.
Там, на отполированной до блеска задами, руками и спинами лавке, сидел глава семьи. Перед ним на низком столике всегда стояли нарды, тарелка с нехитрой закуской, кофе в джезве... Мама проходила и садилась перед ним на низкий складной стульчик, брала кости, трясла и бросала на доску. Так было всегда. Никто не кидался ей на шею, не кричал: «Ольга приехала!» Все делали вид, что ничего не случилось. Мама могла отсутствовать полгода, год, но ритуал не менялся. Она тихо входила в ворота, тихонько свистела залаявшему старому псу, который, узнавая, тут же приветливо вилял хвостом, и проходила через двор к тутовому дереву. Георгий, в который бы час там ни появилась мама, сидел всегда в одной позе. И нарды лежали в том положении, в котором были оставлены.
Мама передвигала фишки.
– Здравствуй, – говорила она.
Георгий в ответ кивал, тянулся к нардам, делал ход...
– У тебя еще один внук родился. Поздравляю, – продолжала мама. Пока она шла по двору, успевала ухватить взглядом изменения, произошедшие за то время, пока отсутствовала. Вот, во дворе стоит таз с замоченными детскими вещами, голубых больше, значит, мальчик. Это счастье. Род не умрет.
Георгий делал жест рукой – мол, твой ход.
– Зорик дом покрасил, пристройку к сараю сделал. Хорошо, – продолжала мама и трясла в ладонях фишки. – Как твое здоровье?
Георгий молчал, только морщился.
И так потихоньку они начинали говорить. Сначала о мелочах – мама рассказывала про жизнь в столице, о ценах, погоде. Георгий говорил, что надо переложить печь и там, на летней кухне, крышу поменять. Они никогда не общались, как отец с дочерью, но чувствовали друг друга даже на расстоянии. Мама всегда звонила бабушке, когда что-то случалось. И бабушка подтверждала – да, Георгий заболел. Сердце.
В тот приезд мама нервничала как никогда раньше. Она понимала, что никакого ритуала не получится.
Мама везла меня в коляске. Коляска была тяжелая, трехколесная, железная, с одной длинной ручкой и подставкой-тормозом вместо четвертого колеса. Мама остановилась рядом с колонкой на улице – попить воды, умыться, перевести дух. А там соседка ее увидела и вышла воды набрать да поговорить. Я вылезла из коляски и побежала за кошкой, которая шмыгнула в ворота дома Георгия. Я пошла следом.
Что-то толкнуло Георгия в тот момент – он встал со своей лавки и пошел проверить, как Зорик поменял замок на воротах. Никогда раньше не проверял... На дорожке он увидел меня.
– Чья ты, девочка? – спросил он по-осетински, хотя уже все понял.
– Киса, – показала я на кошку, которая подбежала к миске поесть.
– Пойдешь ко мне? – опять спросил Георгий.
Я радостно протянула руки. Он легко меня поднял и понес к старому тутовнику, держа, как драгоценность.
Зарина увидела его из курятника и выронила миску с комбикормом для цыплят – ни разу Георгий не брал маленьких детей на руки.
Зарина подошла к мужу.
– Смотри, у нее такая же родинка, вот здесь, – сказал Георгий жене, – правда, похожа?
Зарина кивнула.
Я как две капли воды оказалась похожа на мать Георгия, свою прабабку Латифу, турчанку по происхождению.
Зарина родила мужу двоих детей – сына Зорика и дочь Фатиму. У Зорика подрастали двое мальчишек, у Фатимы тоже был сын, который принадлежал уже другому роду. Так получилось, что я стала первой девочкой в семье. Первой, кто перенял эти турецкие гены.
Я начала ерзать на руках – хотела спуститься на землю и подойти к кошкам.
– Отпусти ее, – сказала мужу Зарина и мягко взяла меня к себе.
Георгий нехотя, через силу, отпустил руки.
– Маша, Маша пропала! – ворвалась в ворота моя мама.
Я в это время сидела на корточках перед кошачьей миской и радостно лезла туда обеими руками.
– Господи, Маша, – охнула мама. – Георгий!
Георгий выходил из дома со старой фотографией в руках. Мама смотрела на него с ужасом – он не сидел под тутовником. Он ходил и улыбался. У него по щекам текли слезы, а он этого даже не замечал. И не пытался скрыть.
– Смотри, – сказал он моей маме, сунув фотографию. Ни здравствуй. Ни как доехала.
Мама взяла фото. Фотограф подрисовал розовый фон, губы и раскрасил зеленым платье и глаза.
– Ты знаешь, кто это? – спросил Георгий.
– Маша через двадцать лет, – ответила мама.
– Пойдем, девочка, – сказала мне по-осетински Зарина. Я, как ни странно, послушалась и протянула ей руку.
– Она будет красавица, – сказала маме Зарина.
– Она останется здесь, – сказал Георгий, – я так решил. Марго, ты хочешь здесь остаться? – обратился он ко мне по-осетински.
Я радостно засмеялась (кошка в этот момент случайно попала лапой в миску и стряхивала воду).
– Видишь, она смеется! – воскликнул Георгий. – Значит, хочет!
– А почему Марго? – спросила мама.
– Мария – твоя мать. Она одна Мария. Как ты ее зовешь? Маша? Нет, мне не нравится. Марго. Я буду звать ее Марго, – сказал Георгий.
Ни мама, ни Зарина ничего не ответили. Они никогда с ним не спорили.
– Пойдем, я тебя провожу, – сказала Зарина, когда мама меня уводила.
– Мне нужно уехать. Работать, – сказала ей мама.
– Не волнуйся за Марго. Я буду с ней, если твоя мать уедет.
– Спасибо тебе, – сказала мама.
– Не благодари, – ответила Зарина.
– Почему? – Этот вопрос мама задала по-осетински. На чужом языке неудобные вопросы и признания даются легче, чем на родном.
– Георгий давно не был так счастлив, – ответила по-осетински Зарина, – я за него волновалась. Он тосковал. Марго... он похож на молодого отца сейчас. – Зарина улыбнулась. – Она даст ему силы. Если он счастлив, то и я счастлива. Езжай, спокойно работай.
Так я осталась у бабушки. Все то ощущение счастья, солнца, силы и радости, что есть во мне, было заложено там. В этом маленьком селе. Этими людьми.
...Мы с бабушкой идем на другой конец села к старой бабушкиной приятельнице усатой старухе Варжетхан, той самой известной на всю округу гадалке. Варжетхан, как всегда, сидит на лавочке перед домом, опираясь на палку, дремлет и цыкает на расшумевшихся детей. Варжетхан гадает на бобах.
– Варжетхан, как она там? – спрашивает бабушка. Речь идет о моей маме, которая давно не звонила.
Старуха бросает бобы.
– Бегает туда-сюда, хлопот много. Деньги скоро пришлет.
– А приедет?
– Приедет, конечно. Подарки привезет.
– Она там здорова?
– Болела немного, кашляла, сейчас уже все хорошо, – раздраженно ответила Варжетхан, – слушай, зачем ты меня спрашиваешь? Сама же все знаешь! Ты мне лучше скажи, как мой сын? У него все хорошо будет?
