Нынче в порфире…

Я уставился на него.

— Откуда вы знаете?

— Тампончик видите, да? Он лежал вон там, на диване, рядом со стаканом. Голову даю на отсечение — эта ватка из трубочки с таблетками, и скорей всего из той самой, с мединалом.

Я присмотрелся к тампончику. Веспер Юнсон прав. Форма цилиндрическая, характерная для тех кусочков ваты, какими фармацевты защищают от влаги свои таблетки.

— Судебный химик, наверно, сумеет выяснить, побывал этот тампон в трубочке с мединалом или нет,— сказал я.

Полицейский начальник кивнул и спрятал ватку в металлическую коробочку, которую вытащил из кармана. Затем подошел к дивану, нагнулся, изучая осколки стекла и фарфора.

— Видимо, пепельница и парочка стаканов,— сказал я.

— Один стакан,— поправил Веспер Юнсон.— Один, для грога.

Он выпрямился, взял — по-прежнему не снимая перчатки — стакан и, повернувшись к окну, внимательно его осмотрел.

— Отлично, отлично,— бормотал он.

Я догадался, что там есть четкие отпечатки пальцев.

Веспер Юнсон бережно положил стакан на диван и тщательно осмотрел два стакана на стойке. Один он сразу же поставил обратно, второй долго изучал, вертя так и этак, потом наконец объявил:

— Ничего. Ни единого пятнышка.

Теперь он принялся нюхать. Крупный, с трепещущими крыльями нос усердно двигался между стаканами — туда-сюда, туда-сюда. В этот миг начальник уголовной полиции здорово смахивал на бобра.

— Коньяк,— сказал он, после чего всколыхнул осадок в одном из стаканов, с интересом вгляделся и добавил: — А может, и кое-что еще.

Только сейчас мое внимание снова привлек царапающий звук. По-моему, он слышался все время, просто мы целиком сосредоточились на другом. Определить источник шороха оказалось нетрудно, это была великолепная радиола, стоявшая у длинной стены за роялем. Едва я успел подойти к ней, как Веспер Юнсон воскликнул:

— Руками не трогать!

Ну конечно — отпечатки пальцев. Я обернул руку носовым платком и поднял полированную крышку. Все было именно так, как я и предполагал. На диске лежала большая пластинка и вертелась, вертелась, вертелась. Она доиграла до конца, адаптер подскакивал на последней, пустой бороздке. По какой-то причине автоматика не сработала. Коснувшись регулятора скорости, я почувствовал, какой он горячий, и сообразил, что радиола была включена всю ночь.

— Смотрите-ка! — Веспер Юнсон легонько провел пальцами по пластинке. Там была глубокая царапина, которая начиналась примерно в сантиметре от края и тянулась до самых последних бороздок.

— Похоже, кто-то толкнул адаптер,— сказал я.

Полицейский начальник кивнул и повернул рычажок: адаптер отошел в исходное положение, механизм остановился. А Веспер Юнсон обернулся и устремил взгляд на мебель в другом углу.

— Видимо, вон те вещи тоже кто-то толкнул.— Он показал на кресло, полуопрокинутое на стол рядышком с радиолой. Ни этого кресла, ни смятого ковра под ним я раньше как-то не замечал.

Мой взгляд скользнул поверх рояля в другой угол. И тут меня осенило.

— Судя по всему, драк было две,— сказал я,— Сперва дрались здесь, у радиолы, потом — возле бара.

Он посмотрел на меня с интересом.

— А почему вы решили, что две? Может, одна — началась тут, а закончилась там.

Я кивнул в сторону рояля.

— Тогда бы и ему досталось, он же на дороге. Но его не трогали, фотографии-то как стояли на крышке, так и стоят.

— Вы правы,— сказал он таким тоном, будто мой вывод подтверждал его собственный. Потом тронул меня за плечо.— Идемте. Мне надо позвонить.

В холле он вдруг передумал и показал на одно из кресел.

— Побудьте пока здесь, присмотрите, чтоб все было в лучшем виде. И ничего не трогайте.

Я сел и вскоре погрузился в домыслы насчет трагедии, постигшей накануне вечером семейство Лесслер. Каковы семейные обстоятельства Свена Лесслера? Было в этой огромной квартире что-то безликое, выставочное, кричавшее об отсутствии в доме женщины. Он что, вдовец, этот Свен Лесслер, или разведен? Кто наследует его миллионы?

Снизу доносился голос Веспера Юнсона. Он говорил по телефону. У лестницы кто-то тихо чертыхался. Я узнал полицейского фотографа. По кой-каким словам я заключил, что у него заело аппарат.

Внезапно я вздрогнул, навострил уши. Полицейский фотограф выпалил новую очередь крепких выражений, его начальник продолжал телефонный разговор. Нет, меня насторожил совсем другой звук, и шел он не снизу, а из гостиной. Там кто-то есть.

Дверь была приоткрыта, но в щелку виднелась только полоска каминной кладки. На цыпочках я подкрался к двери, распахнул ее. А через секунду, обогнув камин, смог охватить взглядом всю комнату.

Ни одной живой души. Труп лежал на полу, в прежней позе, и я на первый взгляд не сумел обнаружить в гостиной ничего постороннего, все было как будто бы по-старому.

Я опять прислушался. В углу тикали часы, на окне среди побегов циссуса жужжала муха. Но ведь откуда-то доносились — шаги? Торопливые удаляющиеся шаги?

От сильного ощущения, что поблизости кто-то есть, нервы у меня напряглись, я скользнул взглядом по стенам. Глаз уткнулся в закрытую дверь по другую сторону камина. Не слишком уверенно я метнулся туда, осторожно отворил дверь и заглянул в пустой темный коридор. Он был короткий, без окон. Только закрытые двери — две справа, две слева.

Обернув руку носовым платком, я открыл первую справа и очутился в спальне, которая, насколько я мог судить, принадлежала покойному мультимиллионеру. Под большим портретом немолодой женщины с кротким лицом стояла низкая мягкая кровать. Плотное зеленое покрывало свешивалось со стула у двери, на шестигранном столике возле кровати я заметил белый телефон. Внизу виднелись книги и журналы.

Окно, выходящее на север, обрамляли тяжелые фалды зеленого бархата, а в углу возвышался пузатый старинный комод. Постель была не тронута, на белой подушке шелковая, аккуратно сложенная пижама дожидалась хозяина, который никогда уже не придет.

Я приоткрыл вторую дверь. Тоже спальня, но поменьше, явно для гостей. Дверь напротив вела в богатую гардеробную, где рядом с летними пиджаками и спортивными шмотками теснились десятки костюмов.

Когда я открыл последнюю, четвертую дверь, в лицо ударила волна горячего воздуха. Баня? Нет, это была ванная, просторная комната с зелеными кафельными стенами и сверкающим душем. Из крана, видимо неплотно завернутого, в ванну капала горячая вода. Маленькое помещение благоухало духами.

Я пощупал полотенца, рядком висевшие возле умывальника. Сухие. В туалетном шкафчике обычный джентльменский набор. Я отметил, что брился Свен Лесслер опасным, а не безопасным лезвием.

Уходя, я споткнулся о табуретку, стоявшую рядом с ванной. Она грохнулась на дырчатый резиновый коврик, а когда я нагнулся поднять ее, на полу что-то блеснуло. Секунду спустя в руке у меня была полуоткрытая бритва. Черная рукоятка, полотно блестящее, чистое. Я тронул лезвие. Ужас до чего острое.

Кто-то меня позвал. Я положил бритву на старое место, на пол, и вернулся в гостиную. Веспер Юнсон вперевалку бросился ко мне. За спиной у него маячил фотограф.

— Где вы пропадаете? — спросил полицейский начальник. Ответить я не успел, он взял меня за плечо и подвел к бару.— Где стакан? — спросил он, указывая на стойку.

Я изумленно смотрел на изогнутую полосу зеркальных стекол. Там был только один стакан.

— Не знаю,— промямлил я растерянно.— Я его не брал.