Том и Оуэн вскарабкались на высокую скалу, чтобы лучше видеть. Их друг уже исчез в толпе, прокричав им напоследок:
– Ждите меня здесь, когда все закончится!
К этому времени несколько тысяч людей уже сошлись на вершине. Кто-то взобрался на большой плоский камень – Дьяволов Табурет – и заговорил напряженным, звенящим голосом. Толпа ежеминутно прерывала его речь ревом одобрения, криками: «Верно! Правильно!» и топотом ног вместо аплодисментов.
Из того, что было сказано в ту ночь, многое не дошло до мальчиков. Они узнали и поняли, что такое Хартия, лишь много дней спустя путешествуя с Таппером по бесконечным дорогам и расспрашивая его обо всем. Но уже в ту ночь они поняли достаточно, чтобы присоединить свои голоса к возгласам тысяч мужчин и женщин, чтобы вместе с ними принести клятву верности Народной Хартии.
– Чего вы требуете? – гремел оратор. – Вы требуете права голоса, права, равного для всех – для шахтовладельца и для шахтера. Неужели это несправедливо?
Толпа одобрительно загудела.
– И жалованья членам парламента, чтобы и бедный человек мог заседать там вместе с богатым.
– Верно! – выкрикнул кто-то. – Пусть рабочие тоже скажут свое слово в Вестминстере.
– И чтобы каждый год был новый парламент… Оратор перечислял один за другим все знаменитые пункты Хартии, объясняя, как они важны для каждого человека.
– Мне кажется, он толкует справедливо, – прошептал Оуэн.
– Все правильно! – откликнулся Том.
Оратор вдруг оборвал свою речь.
– Друзья! – прокричал он. – Хочу вас порадовать: сегодня среди нас Генри Винсент!
Волна возбуждения прокатилась по толпе. Прежний оратор спустился с каменной трибуны, и новый занял его место. Несколько минут оглушительные крики не давали ему начать. Это был Винсент, чартистский вождь, кумир Уэлса и всего промышленного запада.
Он был великим оратором, этот Винсент, хотя никогда не прибегал ни к каким приемам, чтобы расшевелить слушателей. Просто, спокойно, негромко он говорил людям об их бедах, против которых они бессильны, пока у них нет права голоса. Он говорил о нищенском жалованье, об убийственном труде в шахтах, каждая из которых – смертельная ловушка, готовая захлопнуться в любую минуту, о несправедливых ценах, которые запрашивают хозяева в своих лавках, и о продуктах, которые там продаются, – годных разве только для свиней.
А ваши жилища, – продолжал он, отыскивая взглядом женщин в толпе, – они непригодны и для свиней. А болезни, что гнездятся в ваших домах, калечат вас и убивают? Дом довершает то, что не доделала шахта!
Потом Винсент стал объяснять, в чем задача Хартий. Они смогут послать в парламент своих людей – рабочих, которые на себе испытали все лишения. Тогда парламент примет новые законы, увеличит жалованье, сократит часы работы, снизит квартирную плату и навсегда запретит ненавистные лавки- обдираловки.
– И это будет только справедливо, не так ли? – говорил он. – А правительство называет эти требования государственной изменой! Мы требуем наших прав, мы готовы завоевать эти права штыками, а они называют это предательством. Мы говорим королевским солдатам: «Не стреляйте в своих товарищей, в своих братьев!» – а они зовут это подстрекательством к мятежу. Но мы не остановимся, даже если избранный нами путь ведет на каторгу в Австралию или на виселицу!
Под одобрительные крики он спрыгнул с камня и скрылся из виду.
Люди снова построились в колонну, и процессия двинулась вниз. Тысячи ртов подхватили чартистскую песню. Остальные стали расходиться маленькими группами.
Оуэн и Том поджидали Таппера, оба слишком взволнованные, чтобы говорить. Какой-то шахтер, проходивший мимо, сказал, обращаясь к товарищу:
– Слова мы слышали правильные, но пора действовать!
Действовать!..
Сердце Оуэна вздрогнуло при этом слове. Новый и отважный план зародился в его мозгу в тот момент.
Глава шестая
Лавка-обдираловка
У мистера Дэвида Хьюза была только одна лавка, которая обслуживала все принадлежавшие ему шахты и деревни. Поэтому жены шахтеров истоптали не одну пару башмаков, провели не один час в дороге, чтобы закупить продукты.
Мистера Хьюза это не волновало. Так было дешевле – держать одну лавку и одного управляющего с помощниками. Да и стоили они ему не слишком много. Он милостиво разрешал им пополнять жалованье за счет покупателей, обвешивать и надувать их при расчете.
Ни одной лавки, кроме той, что принадлежала Хьюзу, не было во всей долине. Но, если бы даже была такая, люди не могли бы покупать в ней. Все они работали на шахтах и жалованье свое получали не наличными, а в виде кредита в хозяйской лавке. Волей-неволей приходилось покупать только там.
Когда шахтеры бастовали и требовали повысить жалованье, мистер Хьюз иногда соглашался – повышал жалованье и одновременно цены в своей лавке, так что не терял на этом ни фартинга. А потом, выждав, когда страсти улягутся, выискивал зачинщиков забастовки и выгонял их с работы, а порой и из дома.
Все это и многое другое мальчики узнали от своего взрослого друга, путешествуя с ним от деревни к деревне. Иногда они переходили в другие долины, где хозяйничали другие шахтовладельцы. Порой
